она не смогла разглядеть ни одной характерной детали. Любовнику все видно гораздо лучше. Она прикрыла ее рукой. Магический дар заструился по ее бедрам, отчего они затрепетали.
Не торопись! Не торопись!
Она опасливо встала во весь рост и расставила ноги пошире. Потрясла бедрами и подождала.
Вагина держалась крепко.
Она запрыгала на месте: если пуся выпадет хотя бы наполовину, она будет свисать между ног, как полный подгузник у ребенка. Ужасно… Она попрыгала еще. Вверх-вниз. На одной ноге, потом на другой.
Вроде все закреплено. Водворенная на место пуся завлекательно содрогалась.
И тут где-то в глубине дома раздался крик. Анис от испуга вздрогнула.
Ба-бах!
Проклятье!
Ее вагина опять выпала на сияющие половицы и лежала, покачиваясь из стороны в сторону.
Она нагнулась за ней, в нерешительности замерла и торопливо сунула в карман юбки.
Крик доносился сверху, наполняя весь арбузный дом и сотрясая его стены. Она помчалась к лестнице, остановилась, а потом взбежала наверх, перемахивая сразу через две ступеньки и сжимая мягкое содержимое кармана юбки, которое билось о ее бедро; краем глаза заметила Микси, бежавшую из другого конца дома, но слишком поздно — они столкнулись наверху, на лестничной площадке.
Обе едва не потеряли равновесие, Микси чуть не упала, но Анис подхватила ее за руки, и они, тяжело дыша, застыли как вкопанные. У Микси, по всей видимости, с детства была склонность к ангинам, а в подростковом возрасте ей досаждали угри.
Микси отдернула руку. Пронзительный крик продолжался.
— Что случилось? — спросила Анис.
Микси злобно на нее зыркнула.
— Я не знаю почему, но у меня только что вывалилась пуся! — Она замолчала, словно в ожидании, что от такого известия Анис упадет в обморок. — Я дважды пыталась засунуть ее обратно, но она вставала как-то косо. Какой у тебя дар, леди? Я у тебя даже не спросила. Ты что, принесла в мой дом дурные флюиды, а?
— Я? Ко мне это не имеет никакого отношения. Я — целительница.
Крик становился все громче и жалобнее.
Анис вцепилась в рукав Микси.
— А где… другие женщины? Если это случилось с нами, то могло произойти и с другими!
— Твоя тоже выпала? — Микси явно удовлетворило услышанное.
Крик на долю секунды прервался, но потом раздался с новой силой — так отшлепанный ребенок после приступа рева замолкает перед новой порцией воплей. Микси цокнула языком и бросилась к закрытой двери. Решительно настроенная Анис, выпрямив спину, двинулась следом. Ее руки до запястий были покрыты серебристой пленкой, словно она окунула их в серебряную краску.
12
Три минуты потребовалось Данду и Сонтейн на оживленный обмен любезностями и еще семь — чтобы незаметно забраться на чердак. Чумазые и улыбающиеся, они оказались в духоте, среди всякого хлама, — но там было самое подходящее место, чтобы подержаться за руки и поразмыслить о предстоящем им завтра Великом Событии.
Они. Поженятся.
После того как они подержались за руки, Данду нежно уткнулся носом в шею Сонтейн. Хихикая и ежась от щекотки, она села между старыми лампами и винными бочонками, удовлетворенно вздыхая, когда он осторожно раздвинул на ней платье. Эта часть доставила им особое удовольствие: он прикасался губами к ее соскам и поглядывал на ее лицо — удостовериться, что его язык делает ей приятно, он терся о нее и в последний момент отшатнулся, не желая запятнать ее платье. «Ты можешь это сделать, Данду, — сказала она ему месяца два назад тихим голоском, когда их любовная игра стала невыносимо мучительной. — Тебе же так больно!» Но он помотал головой; его ужасала сама мысль — взять то, что она еще не была готова ему отдать. Ему не хотелось уподобляться тем ужасным мужикам.
Да и в любом случае он не знал, что делать.
Он взглянул на нее. Пухлые губы, нежный доверчивый взгляд, легкая улыбка, которую на лице другой женщины можно было бы счесть насмешливой, но ее улыбка светилась любовью. Сегодня она и сама терлась о него, прижимаясь промежностью к его бедру. Это было что-то новенькое. Он любовался ее темным сияющим телом, уже не довольствуясь давно знакомыми ему чудесными грудями. И ему вдруг в этот последний момент нестерпимо захотелось чего-то большего. Можно ли ему потрогать ее немного иначе, чем ей нравилось? Можно ли ему хоть намеком получить подтверждение того, что он способен доставить ей наслаждение? Она же могла его чуть-чуть обнадежить.
Он слизал масло с ее кожи. Он целовал масло.
Ее глаза расширились.
Он втолкнул кончик языка ей в пупок и услышал, как крепко сдвинулись ее бедра. Он старался не заглядывать ей в глаза, опасаясь, как бы все не осложнить. Раньше он уже видел на ее лице такое выражение. Оно стоило ему многих ночных эрекций и являлось в кошмарных снах. Выражение панического ужаса на милом лице, когда его ласки грозили зайти слишком далеко.
— О, доверься мне, Сонте, — молил он.
Он скользнул языком по ее трепещущему животу вниз. Им обоим вдруг почудилось, что ветер за стенами дома стих, и сверчки умолкли, и даже ближняя гора затаила дыхание.
Решительным плавным и нежным движением — он будет помнить об этом всю жизнь! — Данду приподнял щиколотки Сонтейн и широко раздвинул ей ноги. Она шлепнула его ладонями по лицу. Это не было похоже ни на осмотр ведуний, ни на приставания других мужчин. Но он смотрел в нее, а она не могла наблюдать, как он смотрит. Она думала лишь об одном: что она лежит перед ним нагая, дурно пахнет, потому что у нее там все мокрое, и что он разочарован ее видом, и еще: будет ли ей больно?
Данду, нависнув над ней, целовал ее живот. Он терпеливо ждал. Ее позволения.
Медленно, медленно она разом выдохнула, слегка вздрогнув в конце. Он ждал, прижав губы к ее животу. Она сделала глубокий вдох, потом другой, а потом, раз он не предпринимал никаких пугающих действий и она ощущала на своем теле лишь его ласковые руки — не цепкие пальцы безумца, а спокойные и уверенные ладони, она успокоила себя: все в порядке.
Как только Данду почувствовал, что она расслабилась, его язык скользнул в нее.
Сонтейн обхватила его голову и, подняв высоко бедра, крепко прижала их к его лицу и затряслась, быстро ерзая вверх-вниз по его переносице, покуда у него не заболела шея и его язык не оказался зажатым в ней, а потом она перестала трястись, тяжело дыша и едва не расплакавшись от избытка переполнявших