своей тревоги, я остановился и, закуривая, посмотрел назад, пристально вглядываясь в лица прохожих. Однако и на этот раз никто не вызвал моего подозрения.
Я уже хотел спокойно следовать дальше, как вдруг заметил на другой стороне улицы человека, показавшегося мне знакомым: высокого кудлатого мужчину в зеленой рубашке с закатанными рукавами. Не сразу вспомнил, что видел его в автобусе, среди пассажиров, вместе с которыми приехал в Ростов. Не его ли взгляд преследовал меня в дороге?
Но тут же я одернул себя – мало ли с кем из пассажиров автобуса мне могло быть по пути?
Однако для верности я решил все-таки понаблюдать за мужчиной: если он не остановится и пройдет мимо, значит, случайный прохожий.
Сначала мне показалось, подходя ко мне, мужчина замедлил шаги, словно вдруг сбился с дороги и не знал, куда идти дальше. Но тут же я убедился в своей ошибке: не глядя на меня, мужчина в зеленой рубашке энергично прошагал мимо и вскоре свернул за угол.
Я облегченно вздохнул – для полноты отрицательных ощущений не хватало только слежки. И направился к домику Анны Николаевны, не оглядываясь назад, уверенный, что все мои подозрения были ложными.
В повести «Секрет опричника» я уже рассказывал, при каких обстоятельствах познакомился с Анной Николаевной: как-то меня пригласили в Ростов на занятия литературной группы при районной газете, а потом, по дороге на вокзал, я проводил эту милую пожилую женщину до ее деревянного собственного домика с окнами, украшенными резными наличниками.
Наше знакомство продолжилось во время поисков новгородских сокровищ, когда след авантюриста Отто Бэра привел меня в Ростов Великий, где предприимчивый потомок иноземца-опричника был наконец-то арестован в одной из местных церквей.
О том, что Анна Николаевна – сестра Окладина, позднее я узнал от историка, сама же она об этом даже не обмолвилась. «Моя старшая сестра тоже любит иногда напустить таинственности», – так объяснил Окладин ее поведение. Сейчас, подходя к знакомому дому, мне вспомнился разговор с ней о ростовском митрополите Ионе Сысоевиче, при котором был возведен здешний Кремль. Тогда я высказал предположение, что Иона Сысоевич, будучи активным сторонником низвергнутого патриарха Никона, потому и выстроил свой митрополичий двор в виде настоящей военной крепости, что хотел бросить здесь, в Ростове Великом, прямой вызов светской, царской власти. Хотя Анна Николаевна не оставила от моей версии камня на камне, но заметила, что мы с ней, судя по всему, родственные души, поскольку она тоже не любит, когда начинают утверждать, будто в отечественной истории все давным-давно известно и никаких загадок больше не существует. Именно это «родство душ» и усиливало мое желание поговорить с Анной Николаевной о «Слове о полку Игореве» – я надеялся услышать от нее сведения, которые, возможно, дополнят наше расследование.
Анна Николаевна встретила меня с таким радушием, что на время я забыл о тех неприятных мыслях, которые досаждали мне в дороге. Да и сама обстановка ее старомодной, уютной квартиры действовала на мои натянутые нервы успокаивающе: с пожелтевших от времени фотографий на стенах смотрели симпатичные лица многочисленных родственников и близких знакомых Анны Николаевны, тут же висели живописные и графические виды Ростова, образцы старинной ростовской финифти. А когда хозяйка подала на стол чай с вареньем, то я и вовсе почувствовал себя как дома у родителей.
С врачом беседуют о болезнях, с писателем – о творческих планах, с краеведом – о его родном городе. Даже без наводящих вопросов Анна Николаевна заговорила о Ростове, который любила самозабвенно и трогательно:
– В прошлом наш город называли Ростовом Великим, а теперь только и слышишь повсюду: Ростов Ярославский, Ростов Ярославский… Это несправедливо. Ведь Ростов гораздо старше Ярославля, который входил в Ростовское княжество, у нас богатейшая история, ростовцы внесли в русскую культуру огромный вклад. Разве теперь, когда Ростов стал районным городом Ярославской области, все это уже не в счет? Я понимаю. Ростов Ярославский звучит конкретнее – сразу ясно, о каком именно Ростове идет речь. Но такая конкретность нужна только тем, кто плохо знает отечественную историю. Зачем же ориентироваться на ленивых людей, не помнящих своего родства?
Мне вспомнилась стела при въезде в город с гордым оленем на гербе и торжественной надписью на камне: «Здесь светло красуется преслав-ный град Ростов». Но собственно «преславный град» был дальше, возле Кремля, а сначала надо было миновать микрорайон новостроек, который ничем не напоминал о славном прошлом древнего города.
Анна Николаевна была права – как поэтично и величаво звучит Ростов Великий и сколько безвкусицы, канцеляризма в Ростове Ярославском, не говоря уже об исторической несправедливости.
Однако мы с Анной Николаевной оба оказались оптимистами и сошлись на том, что придет время, когда городу вернут его подлинное название.
Когда я, воспользовавшись случаем, объяснил хозяйке, что в Ростов Великий меня привело желание разобраться в истории «Слова о полку Игореве», она перебила меня:
– Можете ничего не объяснять – вчера мне позвонил Михаил Николаевич и уже сообщил о расследовании, которое вы затеяли. Меня только изумило, как вам удалось привлечь к нему моего брата? Ведь он такой рассудительный.
– А меня, Анна Николаевна, другое удивляет: обычно он защищает общепринятое, установившееся мнение, а в данном случае доказывает, что «Слово» – литературная мистификация. Ладно бы, это утверждал Пташников, но Михаил Николаевич…
– Действительно, странная позиция, – согласилась со мной хозяйка. – И вы не догадываетесь, в чем тут дело?
– Представления не имею. Может, вам что-нибудь известно?
Я заметил, прежде чем ответить, Анна Николаевна в замешательстве затеребила кисти скатерти, которой был накрыт стол.
– Не знаю, не знаю, что с ним случилось. Иногда Михаил Николаевич бывает очень скрытным.
– Не нашел ли он какое-нибудь свидетельство, которое подвергает подлинность «Слова о полку Игореве» сомнению? – спросил я, внимательно всматриваясь в полное, морщинистое лицо Анны Николаевны.
И опять я уловил в ее голосе колебание, неуверенность:
– Вполне возможно, ведь Михаил Николаевич давно интересуется историей «Слова», сейчас готовит какую-то публикацию о нем.
– Вон как! – удивился я. – Нам с Пташниковым он об этом ничего не сказал…
По всему было видно, этот разговор явно тяготит Анну Николаевну. Возможно, подумал я, она знает, почему Окладин так негативно относится к официальной истории «Слова». Но почему она не хочет назвать подоплеку такого отношения? Не предупредил ли ее историк, чтобы она не называла мне эту причину? Но если моя догадка верна, что заставило Окладина так поступить?
Как ни ломал голову, я не мог дать поведению Окладина какого-то разумного объяснения, а те, что приходили на ум, казались слишком нереальными.
Тут мне пришли на память слова