только что сказала, что он ей не звонил… так что, может быть, они просто друзья, или он бросил её, и она не может отпустить.
Честно говоря, для меня не должно иметь значения, кто эта женщина, потому что мы с Чейзом не вместе, или что-то в этом роде.
Мне должно быть по барабану.
Но всё же меня это цепляет.
— Я скучаю по тебе, детка, — она понижает голос, делая его ещё более соблазнительным
Ладно, может быть, она вовсе и не скулит.
Может быть, она говорит точно так же, как выглядит, высокая и худая, с множеством волос и идеальной кожей.
Чёрт.
— Я не должна была преследовать тебя, Чейз, — шепчет она.
Умная.
— Ну, послушай, детка, я же твоя невеста, — фыркает она. — Разве я не заслуживаю лучшего?
Каждый мускул в моём теле становится абсолютно неподвижным.
— Подумай об этом, детка, — произносит она, а затем щелкает влажным, причмокивающим губами "чмок!".
Книга в моих руках падает на пол, пока я слушаю звук помех на линии, стараясь не блевать, когда все мои страхи, что Чейз Крофт такой же, как и любой другой крысиный ублюдок в моей жизни, сбываются, поражая меня одним быстрым ударом в живот.
Все эти глупые, полные надежды бабочки, роящиеся в моём животе, умирают при ударе.
* * *
Я ни о чём не думаю.
Я просто хватаю свою сумочку с кофейного столика, на котором её оставила, и убегаю, решив не анализировать чувства крайнего разочарования и сожаления, текущие по моим венам. Прислонившись спиной к стене лифта, я держу глаза закрытыми всё время, пока спускаюсь на первый этаж, стараясь не вспоминать ещё одну поездку на лифте, состоявшуюся всего час назад, которая закончилась тем, что я ногами обхватила талию Чейза, а он запустил язык в мой рот.
Он худший из них всех.
Хуже моего отца.
Хуже, чем плевательницы третьего класса.
Хуже, чем Крысиный Ублюдок-Ральф.
Он — Король Крысиных Ублюдков.
От этой мысли мне хочется плакать.
Как только двери лифта пентхауса открываются, я убегаю. Мне не требуется много времени, чтобы найти дорогу через лабиринт коридоров с мраморным полом в главный вестибюль. Я замечаю ряд общественных лифтов, на которых я ездила в последний раз, когда была здесь, и знаю, что побег близок.
Тридцать секунд спустя я пролетаю мимо стойки охраны, пробираюсь сквозь толпу пассажиров, выходящих из здания по пути домой на ночь, и вырываюсь из вращающейся стеклянной двери на тротуар. Я делаю глоток влажного вечернего воздуха, первый настоящий вдох за последние несколько минут, и говорю себе, что всё будет хорошо.
В течение крошечного промежутка времени я не чувствую ничего, кроме сладкого, безмятежного облегчения.
А потом начинаются вспышки фотоаппарата.
* * *
— Насколько всё плохо?
— Это…
— Подожди! — вставляю я, крепко прижимая руки к глазам, чтобы не видеть лица Шелби. Или экран её компьютера. — Соври мне.
— Всё не так уж плохо, Джем.
— В самом деле? — спрашиваю я с надеждой в голосе.
— Нет, не совсем. Ты просила меня солгать тебе, помнишь? Плохо. Ну, очень плохо.
Я падаю на диван Шелби, затхлый, беспружинный, неудобный предмет, который, как она клянется, является антиквариатом, и громко стону. Слава богу, она была дома, когда я приехала. Будучи внештатным графическим дизайнером, она сама зарабатывает себе на жизнь и чаще всего проводит дни вне недавно отремонтированного дома среднего размера, который Пол купил для неё в пригороде четыре года назад, занимаясь пилатесом, кроссфитом, горячей йогой или бог знает какой другой пыткой.
Однажды, когда она потащила меня с собой в спортзал, я провела сорок минут, флиртуя с личным тренером по имени Дрейк и подпрыгивая на тренировочных мячах, как пятилетний ребенок, в то время как она делала миллион хрустов с такой решимостью, что можно было подумать, что над ней стоит сержант-инструктор. Она даже не запыхалась. Что касается меня, я так и не получила номер Дрейка, несмотря на некоторые из моих лучших движений, включая (но не ограничиваясь этим) взмахи волосами и кокетливые улыбки, и у меня не появилось другого шанса, так как Шелби больше никогда не приглашала меня в спортзал.
Шокирует, я знаю.
— Это катастрофа, — бормочу я.
— Да, — у неё практически кружится голова. — Есть много твоих фотографий (слава богу, у тебя был хороший день… ты с прической) и все они имеют восхитительные заголовки, такие как "ПОСЛЕОБЕДЕННОЕ НАСЛАЖДЕНИЕ" и "ДЖЕММУ САММЕРС ЗАМЕТИЛИ, ПОКИДАЮЩЕЙ "КРОФТ ИНДАСТРИЗ". Это потрясающе.
— Шелби!
— Что?
— В этом нет ничего потрясающего. Я чуть не ослепла от вспышек камер у башни Крофт, я ударилась ногой о пожарный гидрант, убегая от толпы репортёров, и таксист, которого мне еле-еле удалось окликнуть, взял с меня двойную плату, потому что я заставила его проделать долгий путь сюда, чтобы за мной не следили, — я вздыхаю. — История едва утихла, папарацци только начали оставлять меня в покое. И на тебе…
— Теперь они точно знают о твоём помпезном романе с миллиардером!
Я приоткрываю глаза и смотрю на неё.
— Это не роман. Мы едва знаем друг друга.
— Ты целовалась, — замечает Шелби. — Дважды.
Я краснею.
— На самом деле…
— О, Боже! Не дважды? — она пищит. — То есть больше, чем два раза?
Я снова стону и снова закрываю глаза рукой.
— Ты что-то от меня скрываешь, сучка! — Шелби хватает меня за руку и отводит её от лица. — Пролей это, как стакан молока.
Я смотрю на неё.
— Люди так не говорят.
— Я говорю так.
— Ну, это не выражение.
— Спроси меня, насколько это меня волнует, — требует она. — Не хочешь спросить? Тогда выкладывай!
Со вздохом я рассказываю ей о поездке в офис Бретта, о том, как Чейз вытащил меня оттуда, и о поездке на лифте, не вдаваясь в подробности о том, что, по-видимому, Бретт — отъявленный сумасшедший. Когда я описываю поцелуй в лифте, она мечтательно вздыхает и начинает таять. К тому времени, как я добираюсь до части о нежном легком поцелуе в квартире Чейза, она практически растворяется в луже эстрогена на диване рядом со мной.
— О, Боже, — выдыхает она, не сводя с меня глаз. — У ТЕБЯ СОВЕРШЕННО БЕЗВКУСНЫЙ РОМАН С МИЛЛИАРДЕРОМ!
— Шелбс! Прекрати.
— Что? — спрашивает она. — Как всё это плохо? Мегасекси, нечестиво богатый, собственнический во всех отношениях мужчина заинтересован в тебе! Не мальчик, как те неудачники, с которыми ты встречалась в прошлом… мужчина.
— Спасибо, — саркастически бормочу я. — Ты заставляешь меня чувствовать себя намного лучше после моего дерьмового дня.
Шелби издает нетерпеливый цыкающий звук.
— Я