облазил все интересные места этого живописного острова, брал на лодочной станции лодку и проплыл сам по всему маршруту, которым ходили в прошлом году. Жена Сергея Тамара работала в библиотеке музея. Она мне давала посмотреть старинные книги с фотографиями музея, на которых можно было видеть, сколь красив и богат был Соловецкий монастырь в дореволюционный период. Однажды, когда я зашел в библиотеку, то увидел Сергея, сидевшего за столом и читавшего какую-то большую старинную книгу. Текст её был напечатан на церковнославянском языке.
– И ты свободно читаешь и всё понимаешь? – спросил я Сергея.
– Ну, ты же читаешь и понимаешь английский, а это все же наш, родной язык, – ответил он, улыбаясь.
Ещё дома, в Питере, я прочел несколько книг о Соловках, изданных в советское время, где хорошо излагалась дореволюционная история монастыря, но мне хотелось узнать больше о СЛОНе, о котором в этих книгах упоминалось вскользь или вообще не упоминалось. Я спросил Тамару, есть ли в библиотеке материалы о временах ГУЛАГа. Тамара дала мне подшивки газеты «Новые Соловки» и журнала «Соловецкие острова», издаваемых в 1930-е годы НКВД. Я узнал потрясшие меня вещи. Например, в отчете начальника лагеря за 1930 или 1931 год указывалось, что в лагере функционировало более семидесяти школ, где неграмотных заключенных обучали читать и писать, было два театра. Труппа одного была составлена из любителей, а другого – из профессиональных актеров (разумеется, те и другие были зэками). Именно профессионалы растрогали до слез Алексея Максимовича, поставив его пьесу. Были сформированы и давали концерты симфонический и духовой оркестры. Работала гидроэлектростанция, снабжавшая электричеством кремль, поселок, кирпичный завод, типографию, биостанцию, ботанический сад, зверосовхоз, в котором разводили привезенных из Европы шиншилл и соболей (помню фотографию красивой женщины в песцовой шубе с пятью соболятами на руках – подпись гласила, что жена начальника зверосовхоза демонстрирует первый случай рождения соболят в неволе). На острове Муксалма, соединенном с Большим Соловецким островом сооруженной руками монахов и трудников дамбой, были большие двухэтажные конюшня и ферма, снабжавшая молочными продуктами строителей Беломорско-Балтийского канала. Нужно ли говорить, что все они – работники типографии, ученые на биостанции и в ботаническом саду, сделавшие уникальные описания флоры и фауны Беломорья, инженеры на ГЭС или кирпичном заводе – были заключенными.
Помню, прочёл в журнале рассказ о карточной игре, которая была под запретом для зэков. Автор – заключённый – описывал, как делали карты из бумаги, даже хлебного мякиша, как съедали их в случае опасности и «шмона» (обыска). Из рассказа я узнал происхождение известного слова «шестёрка», которым называют мелкого прислужника. Оказывается, в карты играли «на интерес», сначала на деньги, а если денег не было – на вещи. Азартные игроки проигрывались в прах, отдавая последнее. Но суровая этика мест заключения не позволяла проигрывать сапоги и ватник – без них зэка ждала быстрая смерть. Тогда играли на зависимость, проигравший должен был выполнять наряды или оказывать какие-то иные услуги выигравшему. «Шестёрка» попадал в полную зависимость от «хозяина», практически в рабство…
Также помню прочитанный в журнале трогательный рассказ о том, как старый царский генерал (конечно же, заключенный) полюбил молодого уголовника, который напоминал ему погибшего в лихие годы революции сына-юнкера, и учил его французскому языку, математике, фортификации, хорошим манерам, превратив в образованного и воспитанного человека. В каждом номере журнала печатались стихи, иногда замечательные. Была даже страничка юмора, например, были напечатаны замечательные пародии на Маяковского, Бальмонта, Игоря Северянина.
Вот некоторые образцы этого творчества:
Любимые
Мы все от них отрезаны лесами,
Водой, болотами, нас прикрывает мгла…
«Забудь и не пиши – дождаться не могла» —
Одни из них сюда напишут сами.
Другим изменят здесь – всесильна и смела
Довлеющая похоть и над нами.
Но знаю, ждёт меня – по-прежнему мила,
Любимая с зелёными глазами.
Ключом сонета заключу ответ,
Я дам себе торжественный обет,
Мне об измене и помыслить гадко.
И верен я обету своему,
Параграф внутреннего распорядка
Невольно соблюдая потому.
Макс Кюнерт. «Соловецкие острова» (1930. № 1. С. 61)
Сонет «Случайной женщине»
Весна… Карелия… и струи рельс…
И десять лет, распахнутые в вечность…
И хрупкий смех, змеящийся беспечно
Вдоль узких губ, вдоль глаз, где бродит хмель.
Есть, вероятно, в этой жизни цель —
Она в любви и радости, конечно,
Но разве можно так бесчеловечно
Мне прямо в сердце выплеснуть апрель.
На будущее жалобней взгляни —
Как вспугнутые кони, эти дни…
Но в этих днях над дымкой сероватой,
Сквозь скучный мрак болот и острых скал,
Лица очаровательный овал.
И лишь улыбка, как письмо без даты.
А. Ярославский. «Соловецкие острова» (1930. № 5. С. 2)
Литературные пародии (кто из поэтов что написал бы по прибытии на Соловки)
Игорь Северянин – В СЕВЕРНОМ КОТТЕДЖЕ
Я троекратно обуслонен,
Коллегиально осуждён.
Среди красот полярного бомонда,
В десерте экзотической тоски,
Бросая тень, как чёрная ротонда,
Галантно услонеют Соловки.
Ах, здесь изыск страны коллегиальной,
Здесь все сидят – не ходят, а сидят,
Но срок идёт во фраке триумфальном,
И я ищу, пардон, читатель, blat.
Полярит даль бушлат демимонденки,
Вальсит грезер, Балан искрит печаль,
Каэрят дамы – в сплетнях все оттенки,
И пьёт эстет душистый вежесталь.
Компрометируют маман комроты,
На файф-о-клоках фейерверят мат,
Под музыку Россини ловит шпроты
Большая чайка с занавеса МХАТ.
Окончив срок, скажу: Оревуар,
Уйду домой, как в сказочную рощу,
Где ждёт меня, эскизя будуар,
За самоваром девственная тёща.
«Соловецкие острова» (1930. № 2–3. С. 80)
Владимир Маяковский
(после получения посылки от Моссельпрома)
Мой лозунг:
– «От жизни
всё берите».
Но всё
Я
Брать не готов:
Это вам —
Не какой-нибудь
Толстый критик —
А 10 лет Соловков!
СЛОН высок,
Но и я высокий,
Мы оба —
Пара из пар.
– Ненавижу
всяческие сроки!
– Обожаю
Всяческий гонорар!
Мой голос
Ударит громом,
И рядом скиснет медь!
Кроме,
Как в УСЛОН’е,
Нигде
Не хочу сидеть!!!
Тысяча тысяч,