Полуночник сжалился надо мной и сказал:
— Знаешь, Джон, когда я охотился, я видел необычную птицу.
— Какую еще птицу? — надменно спросил я.
Родители и Полуночник удержались от смеха лишь потому, что нежно любили меня.
— Однажды, — начал бушмен, — когда я был мальчишкой твоего возраста, я остановился у небольшого озера, чтобы напиться. Озеро было недалеко от Долины Сернобыка, где я родился. В воде отражалась огромная птица.
Он расставил руки насколько мог широко и раскинул пальцы веером.
— Она была вся белой, а крылья и длинный хвост — цвета слоновой кости. Но когда я повернулся посмотреть на нее, она улетела в ночной лес, и с того времени я страстно желал увидеть ее поближе.
Он глубоко затянулся, выпуская изо рта дым колечками, и когда он продолжил рассказ, мне показалось, что он превращает дым в слова:
— Это чувство напоминало любовь, Джон. Оно было таким сильным, что я покинул свой народ и отправился на поиски птицы. Но я никак мог ее найти. И никто, кого я встречал на своем пути, ни разу не видел ее. — Он наступил мне на ногу. — И вот, два дня назад, я снова увидел ее.
Он откинулся назад и молча задымил, как будто сказал все, что хотел. Мама взяла несколько писем, полученных ею на днях.
— И что же случилось два дня назад? Что ты увидел? — нетерпеливо воскликнул я, забыв о своей злости.
— Это было удивительно-преудивительно. Джон, когда я пил из озера, я снова увидел отражение белой-пребелой птицы, совсем как в первый раз.
Он наклонился вперед и ткнул в меня кончиком трубки, из-за чего я непроизвольно согнул ногу.
— Когда я обернулся, Джон, то услышал кудахтанье, — Полуночник издал резкий гогот.
Мама недовольно посмотрела на него, словно собиралась упрекнуть африканца, но потом притворно вздохнула и сказала:
— Я вижу, бесполезно пытаться высказывать мое мнение по поводу твоей истории.
Полуночник усмехнулся и продолжил:
— Я пошел на звук, он раздавался с вершины холма неподалеку. Но моей любимой птицы нигде не было видно, и я начал танцевать наш страусиный танец.
Бушмен зажал трубку во рту и, не поднимаясь, замахал руками и резко вытянул голову вперед, чтобы мы представили себе страуса.
— А что случилось потом?
— Я услышал голос: «Посмотри сюда! Сюда!». Я повернулся и увидел большое белое перо, парящее в золотых лучах заката.
Полуночник поднял вверх руку и сжал кулак, хватая воображаемое перо.
— Через столько лет я наконец-то заполучил ее перо. Как живое, оно трепетало в моей руке. И знаешь, я испытал такое умиротворение, какого не знал раньше. Вся моя жажда прошла. Я почувствовал себя так, словно спустя много лет отыскал в пустыне свою семью.
Я сгорал от любопытства.
— Как выглядела птица? Что за вид был у нее?
— Эту птицу никто никогда не видел раньше. Никто никогда не разглядывал ее, как следует. Никто не знает даже ее имени. Но даже одно перо этой птицы способно вселить в человека радость. Всего одно перо, приложенное ко лбу вождя, может осчастливить всех.
— Полуночник, ты все это выдумал, — заявил я.
Он подмигнул.
— Ты так думаешь? Тогда будь добр, принеси мой мешок.
Я вскочил, побежал к двери, ведущей в сад, снял мешок с гвоздя, на котором он висел, и принес его африканцу. Он засунул внутрь руку и достал тонкое белое перо, примерно полтора фута длиной. Он провел им под подбородком, затем вдохнул его запах, словно это были духи.
Я открыл рот от восхищения. Я никогда не видел такого длинного прекрасного пера.
— Откуда оно у тебя? — выдохнул я.
— Ты что меня не слушал? Оно упало с небес.
— Его обронила безымянная птица?
Он кивнул.
— Большая белая безымянная птица?
— Да, — он усмехнулся и протянул мне перо. — Это тебе, Джон.
Я взял его и тоже почувствовал, как оно бьется в моей руке.
— Но почему ты отдаешь его мне? — спросил я.
— Разве кто-нибудь оценит этот дар больше тебя?
В следующие дни я изменил свою тактику. Я подлизывался к маме, чтобы она разрешила мне сходить с Полуночником на охоту. После того как мой первый шквал комплиментов вызвал только недоверчивое фырканье с ее стороны, я стал искусней. Однажды я сказал, что она легче и подвижнее, чем все звезды в Пегасе. Я считал этот комплимент изысканным, но мама смеялась до слез.
Потом она объяснила мне:
— Прости, Джон, но меня не так часто сравнивают с лошадью.
Мне казалось, что все потеряно, но папа за десять лет освоил много способов, позволяющих сломить ее сопротивление, и в тишине спальни ему вскоре удалось выпросить для меня разрешение, но условием, что я не буду есть муравьев и не причиню вред ни одному существу. Мне легко далось это обещание, так как я и не собирался питаться ничем, что имело шесть ног и усики, и никогда не держал в руках никакого оружия, не говоря уж о луке и стрелах, которые требовали особого мастерства.
В следующую субботу с восходом солнца мы с Полуночником отправились в путь. Два часа мы шагали по густому сырому лесу, пробираясь сквозь папоротники, сосны и дубы, и удалились к востоку от города на несколько миль. Мы сняли рубашки и засунули их в мешок Полуночника, а сам мешок повесили на ветку дерева. Полуночник снял также штаны, носки и ботинки. Но я не отважился последовать его примеру, поскольку стеснялся своего телосложения.
Я быстро усвоил, что бушмен выслеживает зверей тремя способами: по запаху, следам и помету. Осмотрев единственный неглубокий след на земле, он легко мог рассказать, какое животное его оставило и сколько времени назад.
Единственного дуновения ветерка, доносившего слабый запах животного, было достаточно, чтобы он вставал на цыпочки и начинал неслышно красться.
Он припадал к земле и полз с величайшей осторожностью, как и его любимый Богомол, в полной тишине определяя цель и направление.
Он так проворно стрелял из лука, словно лук и стрелы были частью его тела.
В то утро я увидел, как выпущенная им стрела поразила в сердце зайца, прятавшегося в траве в пятидесяти шагах от нас. Стрела, как молния, разрезала воздух и просвистела в направлении ничего не подозревающего ушастого зверька. С оружием в руках наш добродушный Полуночник превращался в смертельное бедствие.
Но более всего меня поражало то, что бушмен мог выпустить стрелу на бегу: именно таким способом он на моих глазах попал в оленя, несущегося между деревьями, на расстоянии семидесяти шагов. Раненое животное не упало, а продолжало мчаться со стрелой в шкуре.
— Беги сюда Джон! — крикнул он, махнув мне.