Лили пробормотала: .
– Вы любите меня так, как я люблю Королеву-Малютку.
– А я полюбил бы Королеву-Малютку так же, как и вас, – очень тихо сказал герцог.
В голосе его звучали неподдельная искренность и доброта.
Лили напряженно размышляла.
– И вам, – промолвила она с видимым все еще сомнением, – вам не удалось ничего обнаружить?
Задавая вопрос, бесполезность которого она сама сознавала, Лили не решилась взглянуть на герцога, иначе она увидела бы, как тот смущенно опустил глаза.
– Кое-что удалось, – промолвил он, стараясь говорить уверенным тоном.
Лили, прижав обе руки к сердцу, ни о чем не спрашивала.
Она просто ждала, затаив дыхание, чтобы не упустить ни единого слова.
– Выслушайте меня, – сказал решительно герцог де Шав, – я поведу речь о нас с вами. Мы оба можем быть счастливы, если на то будет Божья воля, в противном случае несчастье ждет и вас, и меня. Я не знаю, кто вы и что делали в прошлом… но это меня не интересует. Богатств и знатности у меня хватит на двоих – я претендую только на ваше будущее. Когда я начинал поиски, то думал, что приду к вам с вашей дорогой малюткой на руках и скажу: «Вот она, возвращаю вам ее, а вы в благодарность дайте согласие стать герцогиней де Шав…»
– Герцогиней де Шав! – пролепетала Лили. – Я?
О нет, она не была ослеплена этим предложением. Бывает горе столь глубокое, что всякое тщеславие умирает в нем – даже то естественное жалкое тщеславие, что присуще каждому человеку; даже те грезы, в которых пастушка выходит замуж за короля, – грезы, что сбываются только в сказках.
Истинно так: у любого есть это детское тщеславие; в нем могут признаваться или же таить его, но сохраняется оно вплоть до смертного часа.
У Лили же его не было больше, поскольку Лили фактически умерла. Она продолжала жить лишь в надежде отыскать дочь. И сейчас ей вдруг стало страшно. Этот человек, на которого она возлагала отныне все надежды, вероятно, сошел с ума.
Герцогиня де Шав!
А герцог заговорил вновь.
– Этого я сделать не смог. Я не нашел ребенка, я всего лишь напал на след.
На сей раз Лили, схватив его руку, припала к ней губами.
Герцог сильно побледнел.
– След очень слабый, – произнес он. – Как раз сегодня мне стало известно, что в Гавре на корабль, отплывающий в Америку, села труппа бродячих комедиантов. С ними была девочка примерно трех лет, и описание ее…
– Океан! – со слезами промолвила Лили. – Между мной и ею теперь лежит океан!
Герцог, чей лоб покрылся крупными каплями пота, сказал в заключение:
– И вот я пришел, чтобы предложить вам следующее: если вы согласны стать герцогиней де Шав, едем. Мои богатства, мое влияние, сама жизнь моя будут посвящены одной цели – найти ваше дитя.
Глорьетта поднялась со стула и обвила руками шею этого совершенно незнакомого человека, который вполне мог и солгать.
Она могла бы обнять и его колени.
Герцог прижал ее к груди со свирепой радостью и не увлек, а скорее понес к лестнице. У подъезда ждала карета с опущенными шторами. Герцог помог Глорьетте подняться в нее. И лошади тут же галопом рванулись вперед.
Едва карета свернула за угол бульвара, как у дома Nu 5 по улице Лакюе остановился фиакр. Из него вышел красивый молодой человек и обратился к одной из соседок, чтобы узнать, на каком этаже живет мадам Лили.
– Она только что ушла, – ответила соседка, по чистой случайности оказавшаяся милосердным созданием, ибо не добавила: уехала в экипаже с незнакомцем, у которого денег куры не клюют.
Красивый молодой человек поднялся наверх. Дверь была распахнута; он ступил на порог, и взволнованный взгляд его сразу же упал на колыбель, где на самом видном месте была водружена фотография Лили, держащей на руках неясную тень Королевы-Малютки.
Он сел на место, только что оставленное Лили, и стал ждать.
XIV
ЖЮСТЕН
Веселый замок Монсо стоял между роскошным лесом и изумрудными лугами, спускавшимися к Луаре. Эта местность походила на сад, в котором все дышало безмятежностью и довольством. Из окон замка можно было увидеть еще с десяток подобных живописных строений, а за рекой простиралась серебристая долина, оттенявшая темную листву тополей. Каждый день тут сновали шаланды, подставляя ленивому ветру свои огромные квадратные паруса. Словно мираж, вздымались вдали высокие колокольни и башни Тура.
Здесь и поселился бывший король студентов Жюстен де Вибре – подле своей превосходной матери, которая его обожала и жаждала женить.
Это было совсем нетрудным делом. Богатых наследниц здесь было видимо-невидимо, а местные барышни безусловно оправдывали свою репутацию – коей обязаны были влюбленным кавалерам – девиц прелестных и добрых, целомудренных и очаровательных.
Мать Жюстена уже давно овдовела; она владела вполне приличным состоянием, так что наш студент, будучи единственным ее сыном, мог считаться завидной партией. Мы знаем, что он был очень красив, очень умен и при этом даже образован; знаем и то, что он легко увлекался, обладал чувствительным сердцем и был отчасти склонен к риску.
Для Турени, где люди безмятежностью своей напоминают здешнюю природу, все это было не вполне обычно.
Впрочем, сам Жюстен искренне верил, что полностью исчерпал жар души на пирушках в гостинице «Корнель»; он пресытился жалкими интрижками в Шомьер и Прадо; что до поэмы, главной героиней которой была Лили, то мы умолкаем в растерянности. Экстравагантное начало этой любви вышло за пределы романтического воображения Жюстена: было совершенно очевидно, что он потерял голову в угаре страсти.
Или же это было велением судьбы, как говорится в старинных книгах?
Но соглашаясь с тем, что это был угар страсти – а как не согласиться, если все так быстро кончилось? – нельзя не признать, что поступок Жюстена по отношению к юной девушке-матери никоим образом не соответствовал благородству его характера.
Он бросил у колыбели ту женщину, что была для него идолом; ту, которую любил, преклонив колени, – причем оставил ее вместе с ребенком, бесценным сокровищем, безмерно обожаемым еще накануне бегства.
При этом никто не усомнился бы в его честности, смелости и великодушии.
Но вспомните первое письмо его к Лили, то самое письмо, при виде которого девушка побледнела и затрепетала, даже еще не разрезав конверт:
«За мной приехала матушка. До скорой встречи. Я не смогу жить без тебя».
Это было истиной – но не более того.
Ибо помимо нее существовало еще кое-что.
Мать Жюстена узнала о том, что произошло. Каким образом? По правде говоря, мне это неизвестно, но матери всегда все узнают. Она приехала, чтобы сказать Жюстену: «Я вдова, у меня нет никого, кроме тебя, ты хочешь, чтобы я умерла от горя?»