Я онемела, не в силах вымолвить ни слова, и только открывала и закрывала рот, как механическая кукла. А он сидел откинувшись в кресле, со злорадной улыбкой. На лице отражалась победа. И вместо пламенной опровержительной речи, я вдруг развернулась, так что юбка взметнулась, и выбежала из кабинета, чувствуя, как спину сверлит его полный мрачного торжества взгляд.
Как же мне не хватало сейчас Матильды! Как же мне хотелось, чтобы рядом был тот, кто утешит, обнимет и скажет, что этот гадкий, грубый человек не прав и что во мне нет дурного. Но я была в этом замке одна, наедине с его враждебными обитателями. А опасность витала так близко, что я почти ощущала её скользкий шлейф.
Это было похоже на игру «поймай ведьму»: мои глаза завязаны, а танцующие в темноте призраки хлопают в ладоши, завывая: «Я здесь! Я здесь!». Только ставка в этой игре не поцелуй, а жизнь — моя и Мэтти.
ГЛАВА 27
Я не глядя бежала по коридору, а потому не заметила вынырнувшего из бокового прохода человека. Будь это кто-то, менее устойчиво стоящий на ногах, я бы непременно его сшибла.
— О, вы настолько рады меня видеть? Простите, не успел раскрыть встречные объятия.
— Извините, милорд.
Не поднимая глаз, я попыталась юркнуть мимо.
— Что с вами, Энн? — он удержал мою руку, и я в который раз отметила, какие длинные у него ногти.
Я глянула через плечо, мне всё мерещился торжествующий взгляд мистера Фарроуча, сверлящий спину. Но полутемный коридор — горело лишь два светильника — был совершенно пуст, а граф перегораживал дорогу.
— Всё в порядке. Разрешите мне пройти.
— Надеюсь, вы не чувствуете неловкости из-за вчерашнего?
— Нет-нет, ничуть, — слишком поспешно ответила я.
— Это правильно, вы не должны корить себя.
— Корить себя? — от удивления я подняла на него глаза.
— За то, что поцеловали меня, а потом накричали. Не стоит так смущаться, Энн. Вы немного выпили, а в этом состоянии может произойти и почудиться что угодно. Так что я вас прощаю.
— Прощаете меня? — глупо переспросила я.
— Я вижу, вы всё ещё не в себе.
— Да нет же, со мной всё в порядке, — настойчиво повторила я, больше для себя, чем для него.
— Вчера вам что-то померещилось, — возразил он. — У вас слишком развитое воображение, Энн.
Его голос шелестел убаюкивающе-мягко, и мне показалось, что даже стены коридора всколыхнулись в согласии с его словами.
Я вдруг поняла, что моя рука уже с минуту покоится в его длинной белой ладони, а лицо графа совсем близко от моего.
— Почему вы отказались от подарка?
— Знала, что на Дезире Ардэн он будет смотреться лучше.
Он улыбнулся и оказался ещё чуть ближе, удерживая меня, так что я не могла отстраниться.
— Вы ведь не ревнуете?
— Я гувернантка, милорд, у меня нет права ревновать.
— О, у вас есть такое право.
— Пожалуйста, пустите. Кто-нибудь может увидеть и неправильно истолковать эту сцену.
— А как ещё её можно истолковать? — резонно заметил он, вскидывая брови. — Но не беспокойтесь, в этот коридор никто не войдёт.
Едва он это произнёс, оба светильника погасли, и тонкие струйки голубоватого дыма потянулись к потолку. Стало совсем темно. И тихо. Как будто этот уголок был прочно отгорожен от остального мира и привычной реальности.
— Никто сюда не войдёт, — повторил он.
— Кажется, вас только что кто-то звал, — испуганно пролепетала я. — Я слышала…
— Неправда. Вы не могли ничего слышать.
Он был прав, но откуда такая уверенность?
— Мне действительно пора.
Я протиснулась мимо него, боясь, что он не позволит уйти, но на этот раз он не стал меня удерживать. Но стоило мне сделать пару шагов, как запястье — там, где была печать, — обожгло. И это был вовсе не тот неприятный, но уже привычный зуд. Казалось, кто-то прямо сейчас льёт кипяток точно по линиям рисунка. Я вскрикнула и попыталась продолжить путь, но боль только усилилась. Я обернулась и увидела графа на прежнем месте. Белые ровные зубы поблескивали в темноте из-под приподнятого уголка губ.
— Как вы это делаете? Прекратите!
— Делаю что? — усмехнулся он.
— Вы прячете колокольчик? Это низко: вы обещали, что не будете этим злоупотреблять.
Он поднял пустые ладони.
— Так что-то не так со штампом? — с самым невинным видом уточнил он. — Увы, подобные сбои иногда случаются. Я слышал, от этого помогают поцелуи.
— Я должна поцеловать руку?
— Не её, — он ещё выше приподнял уголок губ, отчего ухмылка стала совсем кривой.
Новая волна боли поторопила меня с принятием решения. Я сделала неуверенный шажок в его сторону и немедленно почувствовала облегчение — достаточное, чтобы на глаза не наворачивались слезы, но недостаточное, чтобы предпринять новую попытку сбежать. Казалось, от вензеля на моём запястье протянулись ниточки, за которые Кенрик Мортленд дергал, в зависимости от степени моего послушания ослабляя или вновь натягивая их.
Наконец я остановилась прямо перед ним. Он не шелохнулся. Так и продолжал смотреть на меня сверху вниз. Почувствовав новый укол, я приподнялась на цыпочки и чмокнула его в губы.
— Всё ещё болит? — участливо осведомился он. — Наверное, не засчиталось.
На этот раз я теснее прижала к нему губы и задержала их дольше, с досадой чувствуя, как дыхание сбилось, а по горлу потекло знакомое жжение — как будто кто-то кинул внутрь зажженную спичку, которая упала в районе живота и, вместо того чтобы погаснуть, вспыхнула ещё ярче.
— Уже лучше. Третья попытка, как правило, самая удачная.
Сердце колотилось где-то в горле, и мне всё хотелось уловить хоть единый звук: шорох, восклицание служанки, лай снаружи. Но в этом коридоре, кажется, сам воздух остановился — пылинки застыли, позабыв упасть.
Внезапно одной рукой он рывком притянул меня к себе, а пальцами второй впился в плечо. От неожиданности я сжалась и зажмурилась. Когда пугаюсь, я нередко впадаю в такой вот ступор. Прошла минута, но ничего не происходило. Я открыла один глаз, потом второй и увидела, что он по-прежнему на меня смотрит:
— Вы как одна из кукол Эрселлы: чуть заденешь ногтем, и краска слезает с щёк, а шарниры гнутся и сыпятся, — сказал он едва ли не презрительно и чуть оттолкнул меня от себя.
Едва он это сделал, как набежавший ветерок вернул пламя в светильники, и коридор снова наполнился ощущением жизни. Пылинки, как и положено, закружились, планируя на ковер.
Я попятилась и уперлась в стенку узкого коридора.
— Я не кукла. И мне вовсе не нравится, когда меня в неё превращают. Вам ли не знать, что такое принуждение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});