Встречу нового года Оля пропустила — свалилась с температурой. Вероятно, она уже была больна, а подслушанный разговор просто послужил катализатором, толчком к развитию болезни. Во всяком случае, когда её наконец-то хватились, вспомнив, что она с утра не спускается вниз, Оля практически бредила. Термометр показал сто два градуса.*
Её, разумеется, напичкали лекарствами под чутким руководством Брэндона. Никому и в голову не пришло заводить сейчас разговор об их отношениях, все делали вид, будто ничего не произошло. Откровенно говоря, Оле было наплевать. Она чувствовала себя совершенно обессиленной и то и дело проваливалась в мутный, вязкий сон, не приносящий особого облегчения, но дарующий возможность ни с кем не разговаривать и никого не видеть.
В один из моментов пробуждения она обнаружила, что Брэндон сидит возле её постели и с озабоченным видом изучает показания градусника. Ужасно хотелось пить, внутри всё горело, виски, лоб и затылок ломило от боли. Оля провела языком по пересохшим губам, и Брэндон среагировал на это движение правильно:
— Дать тебе воды?
Она слабо кивнула.
Он поддержал её, помогая приподняться и напиться, а затем озабоченно спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
— Так себе… — честно отозвалась она. — Голова болит, просто раскалывается.
— Выпьешь таблетку, скоро всё пройдёт, — пообещал он и взял её за руку.
Оля перевела взгляд на их сцепленные пальцы.
— А это ничего, что ты сейчас со мной… наедине? — спросила она осторожно.
Брэндон отвёл взгляд.
— Да теперь-то уж какая разница… все и так в курсе. Про нас с тобой, — выговорил он, всё ещё не смотря ей в глаза.
— Все? — ахнула Оля.
Ей хотелось спросить главное: это значит, что им больше не нужно прятаться и скрываться? Но что-то в выражении лица Брэндона её остановило. Не слишком похоже было на то, что он собирается с апломбом объявлять об их отношениях официально — дескать, мы с Ольгой встречаемся. Да и… встречаются ли они?
— Когда ты уезжаешь? — робко проверила она свою догадку.
— Завтра днём.
— И мы… мы больше не будем видеться? — слова эти дались с трудом, нужно было протолкнуть горький и болезненный комок, застрявший в горле.
— Мне нужно учиться, — мучительно медленно подбирая слова, отозвался он. — Пойми, я действительно буду очень занят…
— Понимаю, — шепнула она торопливо и зажмурилась, чтобы сдержать рвущиеся наружу слёзы. — Я всё понимаю.
Она понимала. Держалась. Крепилась. И на следующий день, почувствовав себя лучше, даже вышла вместе со всеми проводить Брэндона в университет.
— Ну, пока, — сказал он перед тем, как сесть в машину, всё ещё избегая смотреть Оле в лицо. Со вчерашнего дня он упорно старался не встречаться с ней взглядом. Его голубые глаза прятались от неё…
И вот тут Олю прорвало.
— Не бросай меня, пожалуйста, — выговорила она дрогнувшим голосом.
Брэндон изменился в лице.
— Пожалуйста… — жалобно повторила она.
— Ольга, я прошу тебя… — негромко и умоляюще сказал он, беря её за руку.
— Пожалуйста! — слёзы ручьями хлынули у неё из глаз, она бросилась к Брэндону на шею, обняла крепко-крепко и, задыхаясь, всё повторяла и повторяла, как будто её заклинило:
— Пожалуйста… пожалуйста… ну пожалуйста…
— Не устраивайте сцен, — сказала побледневшая миссис Сандрес одними губами, поскольку всё происходило на глазах у соседей.
По лицу Брэндона пробежала гримаса непритворной боли. Он с трудом оторвал от себя Олю, буркнул:
— Прости… — и торопливо уселся за руль.
Джуди отвела её в дом, где чуть ли не силой заставила умыться и успокоиться.
— Ну хватит, хватит, — приговаривала она, снова и снова плеская в Олино лицо пригоршни холодной воды, — никто не умер, нечего так убиваться…
Оля только судорожно хватала ртом воздух, словно голодный птенец.
— Надо же, — вслух рассуждала Джуди, — я и подумать не могла, что ты успела так сильно втюриться в моего братца… Вот тихушница! Я ведь и правда решила, что ты совсем не интересуешься мальчиками. Подозревала даже, что ты на самом деле лесбиянка, или на худой конец просто ботаничка, — она хмыкнула и покачала головой. — А тут такие страсти прямо у нас под носом! Ну, братец-то мой говнюк известный, с него станется, но я не ожидала, что ты тоже… — она не договорила.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В тоне Джуди не было ни осуждения, ни неприязни, скорее искреннее удивление и констатация факта, хотя Оля ожидала сейчас чего угодно — презрения, ненависти, обиды — и морально была готова к этому.
Затем Джуди отвела её в гостиную, усадила на диван и пообещала приготовить для неё чай. У Оли на глаза снова навернулись слёзы — уже беззвучные, тихие, виноватые. Ей было так стыдно за своё поведение, ведь в семье Сандерс все были к ней так непритворно добры…
— Держи, — Джуди вручила ей чашку, — только не обожгись.
— Спасибо, — Олины зубы застучали о керамический ободок, поскольку она всё ещё слегка дрожала.
В гостиную вошли Сандерсы — родители и Макейла. Слава богу, бабушка с дедушкой уехали ещё утром и не стали свидетелями Олиного позора…
— Милый, поиграйте с Макейлой в детской немного, — попросила миссис Сандерс супруга. — Почитай ей книжку… или ещё что-нибудь придумайте… У нас тут женский разговор.
Оля замерла и подобралась в ожидании.
— Чай? Прекрасно, — женщина одобрительно кивнула. — Джуди, сделай мне тоже, пожалуйста.
Оля уткнулась в свою чашку, боясь поднять глаза на миссис Сандерс. Та подошла к дивану и аккуратно присела рядом.
— Ольга, дорогая, — сказала она, осторожно подбирая слова, — не думай, что я обвиняю тебя в чём-то или держу камень за пазухой. Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что вся ответственность за случившееся лежит на моём сыне… ну и на мне, конечно. Недоглядела.
— Простите… — пробормотала Оля.
— Мне на за что тебя прощать. Кажется, мы неплохо ладили всё это время, разве не так?
— Так, — Оля кивнула. — Простите за то, что подвела вас. Мне теперь… придётся уйти?
Миссис Сандерс выпрямилась и серьёзно взглянула на неё.
— А вот об этом я и хотела поговорить. За исключением инцидента с Брэндоном… у меня нет к тебе абсолютно никаких претензий и нареканий. Думаю, у тебя к нам — как к принимающей семье — тоже?
Стыдно. Господи, как же ей было стыдно…
— Вы делали для меня всё и даже больше, — выговорила она еле слышно. — Я вам ужасно благодарна…
Это было правдой и неправдой одновременно. Оля действительно испытывала к ним чувство огромной благодарности, но при этом смотреть в глаза каждому из членов семьи теперь было абсолютно невыносимо. Она ненавидела себя, ненавидела их… и одновременно продолжала любить — за доброту и иллюзию, пусть кратковременную, того, что у неё тоже может быть нормальная, любящая, полноценная семья.
— Теоретически ты могла бы подыскать себе новую хост-семью, — помолчав, произнесла миссис Сандерс. — Это возможно. Но… куча формальностей, документов… плюс масса ненужных вопросов, которые непременно будут задавать и тебе, и нам всем. Я уж молчу про то, что твоим родителям это может совсем не понравиться, они непременно пожелают узнать истинную причину переезда в разгар учебного года… ты понимаешь, о чём я?
— Кажется, да, — кивнула Оля. Вообразив на секунду лицо отчима при известии о том, что “Ольга трахалась с хозяйским сынком все рождественские каникулы напролёт”, она испытала даже что-то вроде злорадного удовлетворения. Но, разумеется, Оля понимала, что на самом деле никто ничего ему не расскажет. А уж сама она тем более будет держать язык за зубами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я думаю, — осторожно подытожила миссис Сандерс, — что страницу с Брэндоном мы… перевернули. Ведь так? Ты же умная девочка, ты должна и сама понимать, что…
— Я понимаю, — перебила Оля, не желая обсуждать своё чувство к Брэндону ни с кем на свете. — Я… перевернула. Не волнуйтесь, я не собираюсь искать с ним встреч и названивать, умоляя приехать.