Читать интересную книгу Семья Тибо. Том 2 - Роже Мартен дю Гар

Жаку было жарко и хотелось пить. Все бары были закрыты. Понурив голову и волоча отяжелевшие ноги, он шел по набережной, стремясь скорее добраться до постели и найти забвение в сне. Где-то там Женни, должно быть, дежурила у изголовья отца. Жак старался об этом не думать.

— Завтра, — прошептал он, — в это время я уже буду далеко!

Он ощупью поднялся по лестнице, кое-как отыскал в темноте свою комнату, выпил глоток тепловатой воды из кувшина, разделся, не зажигая свечи, и, бросившись на постель, почти мгновенно заснул.

XX

Операция, сделанная в присутствии Антуана, не могла быть вполне закончена. Эке надрезал края раны, приподнял раздробленные кости, осколки которых глубоко вонзились в мозговую ткань, и даже собирался произвести трепанацию черепа. Но так как состояние больного не позволяло продолжить поиски, оба врача были вынуждены отказаться от мысли найти пулю.

Они решили предупредить об этом г-жу де Фонтанен. Однако из сострадания к ней утверждали, — что, впрочем, было не так уж далеко от истины, — что операция дала больному некоторые шансы на сохранение жизни; если положение улучшится, явится возможность вновь предпринять поиски пули и извлечь ее. (Они не признались лишь в том, насколько сомнительным казался им успех.)

Было два часа ночи, когда Эке с женой решились покинуть клинику. Г-жа де Фонтанен настояла на том, чтобы Николь вернулась домой вместе с мужем.

Жерома перенесли в палату на третьем этаже; при нем была сиделка.

Чтобы не покидать обеих женщин в одиночестве, Антуан предложил остаться с ними на ночь в больнице. Все трое расположились в маленькой приемной, смежной с палатой, где лежал Жером. Двери и окна были распахнуты настежь. Вокруг царила тревожная ночная тишина, обычная для больниц: за каждой стеной угадывалось присутствие измученного тела, которое мечется, вздыхает, отсчитывая час за часом и не получая облегчения.

Женни уселась в стороне, на диване, помещавшемся в глубине комнаты. Скрестив на коленях руки, выпрямившись и опираясь затылком на спинку дивана, она закрыла глаза и казалась спящей.

Госпожа де Фонтанен пододвинула свое кресло поближе к Антуану. Она не виделась с ним больше года. Тем не менее первой ее мыслью при известии о самоубийстве Жерома было обратиться к доктору Тибо. И он откликнулся. По первому зову он пришел сюда, верный себе, энергичный и преданный.

— Я еще не видела вас со времени печального события в вашей семье, — заговорила внезапно г-жа де Фонтанен. — Вам пришлось пережить тяжелые минуты, я знаю… Я много думала о вас. Молилась за вашего отца… — Она умолкла: ей вспомнилась ее единственная встреча с г-ном Тибо во время побега обоих мальчиков. Каким он выказал себя тогда жестоким, несправедливым!.. Она прошептала: — Мир праху его!..

Антуан ничего не ответил. Наступило молчание.

Люстра, вокруг которой носились мухи, заливала безжалостно ярким светом фальшивую роскошь окружающей обстановки: золоченые завитушки стульев, зеленое растение, чахлое и разукрашенное лентами, водруженное посередине стола в голубой фаянсовой вазе, скрывавшей глиняный горшок. Изредка приглушенный звонок слабо дребезжал в конце коридора. Тогда по кафельному полу раздавались шаркающие шаги сиделки и где-то тихо отворялась и затворялась дверь; иногда издали слышался чей-то стон, звяканье фарфоровой посуды, а затем вновь наступала тишина.

Госпожа де Фонтанен, наклонившись к Антуану, прикрывала своей маленькой пухлой рукой усталые глаза, которые раздражал яркий свет.

Она принялась шепотом рассказывать Антуану о Жероме, пытаясь разъяснить, довольно бессвязно, то, что ей было известно о запутанных делах мужа. Ей не пришлось делать над собой никаких усилий, чтобы предаваться такому размышлению вслух: она всегда относилась к Антуану с полным доверием.

Антуан, также наклонившись к ней, внимательно слушал. Время от времени он поднимал голову. Тогда они обменивались понимающим, серьезным взглядом. «Как она хорошо держится», — говорил он себе. Он отдавал должное тому спокойствию, тому достоинству, с каким она переносила свое горе, а также ее природному обаянию, которое она сохраняла наряду с мужественными чертами характера. «Наш отец был только буржуа, — размышлял Антуан, — а она настоящая патрицианка».

Он не пропустил ни одного слова из ее рассказа. И постепенно он восстановил в уме все этапы бурного жизненного пути Фонтанена, приведшего его к смерти.

Жером уже около полутора лет состоял на службе в какой-то английской компании, главное управление которой находилось в Лондоне и которая занималась эксплуатацией лесов в Венгрии. Фирма была солидная, и г-жа де Фонтанен в течение нескольких месяцев могла думать, что муж ее наконец прочно устроился. По правде говоря, она так и не могла вполне уяснить себе, каковы были обязанности Жерома. Большую часть своего времени он проводил в спальных вагонах между Веной и Лондоном, с короткими остановками в Париже. В таких случаях он заходил провести вечер на улице Обсерватории, таща за собой портфель, набитый какими-то бумагами, преисполненный важности, но вместе с тем обходительный, веселый, кокетливый, и осыпал домашних знаками внимания, оставляя всех совершенно очарованными. (Но бедная женщина не сказала, что по некоторым признакам она убедилась в том, что муж ее содержал двух дорого стоивших ему любовниц — одну в Австрии, другую в Англии.) Во всяком случае, создавалось впечатление, что он хорошо зарабатывает. Он даже намекал на то, что его положение должно еще улучшиться и что в скором времени он будет иметь возможность оказывать жене и дочери щедрую материальную поддержку. Ведь в последние годы г-жа де Фонтанен и Женни жили полностью на средства Даниэля. (Признаваясь в этом, г-жа де Фонтанен явно испытывала стыд за беспечность мужа и вместе с тем гордость за самоотверженность сына.)

Даниэль, по счастью, получал очень приличный гонорар за сотрудничество в художественном журнале Людвигсона. Обстоятельства чуть было не ухудшились, когда Даниэлю пришлось уехать в полк. Но великодушный и предусмотрительный Людвигсон, чтобы обеспечить себе возвращение сотрудника после освобождения от военной службы, обязался выплачивать за время его отсутствия уменьшенное, но регулярное месячное жалованье. Таким образом, г-жа де Фонтанен и Женни, несмотря ни на что, имели все самое необходимое. Жером все это прекрасно знал. Он даже немало говорил на эту тему. С обычной беззаботностью он принимал как должное тот факт, что содержание дома целиком падает на сына, но требовал с непринужденностью вельможи, чтобы ему отчитывались в том, сколько именно денег получено от Даниэля; и не упускал случая высказать сыну свою благодарность. Впрочем, он делал вид, что считает эту денежную помощь лишь временной ссудой, выдаваемой ему сыном, которую он возместит при первой возможности. Для окончательного расчета он — по его словам — предпочитал подождать, чтобы эта сумма «округлилась», и добросовестно подводил итог своего долга, время от времени вручая Терезе и Даниэлю отпечатанную на машинке выписку в двух экземплярах, где щедро были начислены сложные проценты… По тому наивному и разочарованному тону, каким г-жа де Фонтанен сообщала эти подробности, было невозможно угадать, отдает ли она себе отчёт в недобросовестности Жерома или нет.

В эту минуту, подняв глаза, Антуан встретил устремленный на него взгляд Женни. Взгляд этот выдавал такую напряженную внутреннюю жизнь, такое сосредоточенное и молчаливое одиночество, что Антуан, натолкнувшись на него, всегда испытывал некоторую неловкость. Он не мог забыть того далекого дня, когда он пришел к малютке Женни, чтобы расспросить ее о побеге брата, и впервые встретил этот взгляд.

Внезапно девушка вскочила с места.

— Мне душно, — сказала она матери и отерла лоб маленьким носовым платочком, скомканным у нее в руке. — Пойду в сад подышать воздухом…

Госпожа де Фонтанен одобрительно кивнула и взглядом проводила дочь до дверей. Потом снова обернулась к Антуану. Она не возражала, чтобы Женни оставила их вдвоем. Все, что до сих пор было ею сказано, никак не оправдывало внезапного покушения Жерома на самоубийство. Теперь ей надо было приступить к самой трудной и мучительной части объяснений.

Прошлой зимой Жером, завязавший некоторые деловые знакомства в Вене, «неосторожно» позволил использовать свое имя и титул, — ибо в Австрии он называл себя графом Жеромом де Фонтанен, — став председателем административного совета одного австрийского предприятия — обойной фабрики, которая просуществовала всего несколько месяцев и недавно объявила довольно неблаговидное банкротство. Шла ликвидация имущества, и австрийское правосудие искало виновных.

Кроме того, дело осложнялось иском, предъявленным администрацией выставки в Триесте, где весной этого года обойная фабрика устроила крикливый павильон, а за аренду так и не уплатила. Выяснилось, что Жером лично занимался устройством этого павильона и в июне получил даже месячный отпуск от английской компании, в которой служил, и провел его очень весело в Триесте. Обойная фирма отпускала ему в различные сроки довольно крупные суммы, а он как будто не мог представить оправдательных документов об их использовании; и следователь обвинил графа де Фонтанен в том, что он вел веселую жизнь в Триесте за счет фирмы, не уплатив за аренду павильона. Так или иначе, Жером привлекался к ответственности как председатель административного совета обанкротившегося предприятия. Его считали держателем довольно большого пакета акций, которые ему будто бы «любезно» были преподнесены в обмен на согласие занять председательское место.