бы прикасалась к чему-то пепельно-хрупкому, что может рассыпаться в пальцах, развернула другие листки. Среди медицинских рецептов лекарств от Белкиной аллергии, визиток издательств, распечатки-памятки, как заполучить американскую грин-карту, я нашла ещё два артефакта.
Первым оказалась новогодняя открытка с игрушечным мишкой, распаковывающим блестящий подарок. Крупным детским почерком было написано:
«Дорогая мама. С Новым годом. Будь счастлива. Я тебя люблю».
Подпись: Славик.
Ни одной орфографической ошибки. Вместо восклицательных знаков просто точки.
Вторым было письмо.
«Здравствуйте, Белла Георгиевна. Убедительно просим Вас не приезжать в интернат. Славик очень плохо чувствует себя после Ваших посещений. Мы с трудом справляемся с его истериками. Он отказывается есть, ломает мебель, агрессивно настроен против других детей и сегодня покалечил одну девочку. Воспитатели с ним не справляются, и нам приходится его изолировать. Мы сообщим Вам, когда его состояние стабилизируется и врач сочтёт возможным посещение».
Подпись: Попова В. И., директор неврологического интерната г. Сланцы.
Я положила открытку и письмо обратно в коробку и заторможенно-медленно завязала ленточкой. Вторя раздирающим меня чувствам, за окном с визгом затормозил чей-то автомобиль.
Я купила билет онлайн по загранпаспорту и впервые в жизни задумалась, не поставить ли мне пароль на ноутбук. Интуиция подсказывала: да, это надо было сделать ещё два года назад. Поколебавшись, я запаролила компьютер и положила его в шкаф в стопку со своими вещами.
На сборы у меня ушло ровно десять минут. Собственно, и брать-то ничего особенного не надо. Зубная щётка с пастой и шорты с майкой, чтобы спать в поезде, – хотя я сильно сомневалась, что смогу сегодня заснуть. Теперь предстояло выбрать подобающую одежду. Предполагается, что на похороны надо в чёрном. У меня были свои соображения насчёт траура, и на моих собственных похоронах мне бы хотелось, чтобы люди были одеты в разноцветные футболки.
…Люди… А кто придёт на мои похороны? Кроме мамы с дядей Пашей, конечно. Я построила свою жизнь так, что близких друзей у меня нет совсем. Только Белка… Я маленький ершистый дичок, и таков удел интровертов. Конечно, не всех. Но когда ты не впускаешь в свою жизнь практически никого, думать о том, кто захочет прийти хоронить тебя, – самообман и утопия.
Итак, в моём гардеробе не было ни одной приличной чёрной шмотки. Только если взять что-то Белкино: других цветов она не признавала. На собеседования и в первую свою рабочую неделю я ходила в её чёрной юбке и чёрных туфлях, потом купила себе светло-серый деловой костюм. Может быть, где-нибудь в закоулках подсознания у меня сидело стойкое неприятие чёрного цвета. Но сейчас было не до самокопаний. Белкину одежду я не возьму.
И тут я вспомнила про свой чёрный комбинезон. Мы считали его рабочим, и первый год обитания вместе с Белкой я драила в нём квартиру; потом он был заброшен в кучу хлама в подкроватный ящик, и я благополучно забыла о нём.
Отыскав комбинезон и убедившись, что он не рваный и не заметно грязный, я выгладила его и надела. С тёмно-зелёной футболкой он смотрелся на мне вполне сносно. Широченные штанины и огромный карман-кенгурушка на животе делали его хиппозным – наряд, скажем так, не для похорон, но другого у меня не было.
Я выпила очередную чашку кофе, чтобы прогнать наваливающуюся усталость, подумала немного – и, вытащив из мусорного ведра распечатки своего текста, изгаженного правками, сунула в рюкзачок. За стенкой выругалась соседская дрель – коротко, но громко, я закрыла квартиру и вышла на улицу. До поезда, отправляющегося почти в полночь, оставалось десять часов.
В «траурном» комбинезоне шляться по городу оказалось очень удобно. Ощущаешь себя совсем по-иному. Развязней, свободней. Я загадала: заработаю много денег и куплю комбинезоны всех возможных расцветок и на все погодные условия. К сожалению, в наш офис в таком виде не заявишься, но я ведь начала мечтать с того, что разбогатею – а значит, пошлю нашу контору к едрени-фени.
Бессонная ночь и вчерашняя попойка с Марусей давали о себе знать: через два часа мотаний по центру города меня начало сильно штормить. Я сто раз успевала съездить домой и поспать хотя бы два часа, но мысль о том, что объяснения с Белкой не избежать, совсем меня не радовала.
Нам, конечно же, необходимо было поговорить. Но не сейчас. Потом. После моего возвращения.
Я купила книгу Апдайка в попавшейся книжной лавке и зашла пообедать в кофейню на Невском. Нескучный интерьер заведения вдохновлял: можно было сидеть прямо на подоконнике, подоткнув под спину подушки, что я и сделала. Мобильный молчал. Белка должна была уже вернуться в квартиру, но вот обнаружит ли она, что я всё-таки удрала, я не знала – я ведь не забрала ни чемодан, ни одежду. Я пыталась не думать о ней, но не получалось. Существование ребёнка в её жизни ничего не меняло. Для меня. Ну да, это и есть та самая тайна, которая была с ней всегда, незримо витала вокруг неё и оседала на плечи, как мокрый снег, – мне почему-то вспомнилось, как Белка всегда передёргивала плечами, будто стряхивая что-то, когда мы делали обоюдные попытки покопаться в прошлом друг друга. Я была зла на Белку, но, засыпая на подоконнике кафе, я бесконечно её жалела. Теперь мне стали понятны её постоянные отлучки в Сланцы. Она мучается. Она казнит себя за то, что отказалась от ребёнка. Она хочет навещать его. Она мается от чувства вины – а вина её неизмерима.
Семь лет. И только сейчас в ней это проснулось, ведь раньше она никуда не ездила, и всё было спокойно…
Вопросов роилось много. Несмотря на двойной эспрессо, влитый в моё нутро, я задремала, прислонившись головой к стене. Мне привиделся Белкин сын Славик, он сидел рядом за столиком и пил молочный коктейль. А Белки не было, и я усиленно искала её глазами по всему кафе…
Из полусна-полузабытья меня вывел телефонный звонок. Лёшка!
– Привет, Маш.
– Привет.
– Что с голосом? Ты не болеешь?
– Нет.
– Зашёл к тебе в офис, хотел на обед вытянуть, а мне сказали, что тебя сегодня нет.
– Да. В Москву уезжаю. – Я вкратце рассказала Лёшке про отца.
– Сочувствую, – промычал он.
Я кивнула, с трудом просыпаясь и оглядывая кафе в поисках Славика.
– И как тебя твоя фурия одну отпустила?
Я не сразу поняла, что он говорит не о Марианне Витальевне, а о Белке.
– Не отпустила. Считай, я сбежала.
– Ну и правильно. – Он помолчал. – Хочешь, провожу тебя?
– Да что меня провожать, я сижу почти напротив вокзала,