что надо бы фамилию исправить.
– И как? – Я судорожно сглотнула. – Исправила?
– Да вроде. Тут не поймёшь. Исправит на другую, а окажется, что это ещё какая-нибудь важная птица в холдинге.
Он захихикал, мелко тряся бородкой.
– А ты куда намылилась?
– В Москву, – чужим голосом произнесла я.
– А я к матери, в Белгород.
В громкоговорителе объявили посадку, Тутовый Шелкопряд сощурился и посмотрел на табло.
– Мой объявили. Ну ладно, Мань, покедова.
Я молча кивнула. Шелкопряд подхватил рюкзак-апельсин и встал с кресла, кряхтя, как древний старик.
– Ты это… Ты пиши. Не надо расслабляться. Вон, бери пример со своей Закревской. Хотя…
Он нагнулся почти к самому моему лицу и ехидно сощурился.
– Хотя… На твоём месте, Келдыш, я бы отметелил Закревскую в подъезде.
Я сглотнула. Мы молча смотрели друг другу в зрачки.
– Не получится.
– Почему? – хихикнул Шелкопряд.
– …Потому что у Закревской не подъезд, а парадная… – на одной ноте монотонно произнесла я, встала и поплелась на перрон, хотя мой поезд ещё не подали.
8
Поезд медленно тёк от станции к станции. На боковой плацкартной полке было неудобно, но хорошо, что она оказалась верхней: меня, по крайней мере, никто не задевал по пути в туалет. Я провалилась в тягучий белёсый сон и плавала в нём, точно в тёплом бульоне. Во сне, как деревья за окном, мелькали лица: Белка, Лёшка, мама, Маруся, Марианна Витальевна. Одно лицо было затемнено. «Мирон?» – позвала я. Тишина. «Папа?» – снова никто не ответил. Я шла по тёмному дому, и под ногами почему-то хрустели ветки, как в сухом лесу. Я уже знала, что будет в конце коридора – конечно, опять та самая дверь. Свет льёт из щелей. Ну же, Машка, толкни её, и ты освободишься! Увидишь родные лица! Но страх, как и прежде, связал руки, подвесил по пудовой гире к запястьям – не поднять. Господи, мама, когда же я открою дверь? КОГДА Я НАКОНЕЦ ОТКРОЮ ЕЁ???
Поезд визгнул, качнулся, и от резкого рывка я проснулась. Голова гудела, и немного мутило. Дурацкий поезд! Дал бы ещё минутку поспать, я бы открыла эту чёртову дверь!
Спрыгнув с полки и с трудом найдя кеды, я поплелась в тамбур. Стук колёс там был слышен сильнее. У окна, обняв облезлый поручень, стояла опухшая зарёванная девица примерно моего возраста и отрешённо смотрела в мелькавшие за стеклом, точно товарный штрихкод, зубочистки деревьев. Мне не хотелось вторгаться в её пространство, но возвращаться в храпящий душный вагон, пахнущий куриной лапшой быстрого приготовления, яйцами, копчёным сыром и прочими запахами, мне не хотелось.
– Не возражаешь, я постою тут немного? Спина на полке затекла.
Можно было ничего не говорить. Я ненавижу общаться с незнакомцами, тем более оправдываться. Девушка молча кивнула, поспешно утерев рукавом нос.
Мы стояли долго, в такт вагону покачиваясь и вздрагивая каждый раз, как кто-то открывал дверь в тамбур, одинаково мотая головами, когда нас спрашивали, не ждём ли мы очереди в туалет. Наконец она спросила:
– Питерская? Или москвичка?
Голос оказался приятный, велюровый.
– Ни то, ни то, – попыталась улыбнуться я. – Екатеринбург.
– А… – протянула она, словно мгновенно поняв про меня всё и от этого сразу заскучав. – Прикинь, он вот так взял и бросил меня. Просто написав: «Давай останемся друзьями». Не поговорив даже.
Она выдохнула так, как будто гасила канделябр из сорока свечей.
– Козёл! Друзьями! Какая нахрен дружба?! Я не умею дружить с мужиками! А ты?
Я подумала про Лёшку.
– Ну… Я, наверное, могу.
– Тогда ты счастливая. Представляешь, год встречались, квартиру хотели снять. А он вдруг «дружить». Взял и смахнул меня влево.
– Что? В какое лево?
– Ну, как в Тиндере. Не догоняешь?
Я не стала пояснять, что с Тиндером не знакома. Просто кивнула.
– Вот интересно… – Она пробежала пальцами по своим рёбрам, как по клавишам аккордеона, и я поняла: руки автоматически ищут сигарету. Жест был странным, ведь девчонки обычно носят курево в сумочках, но из-за него, из-за этого жеста, попутчица сделалась мне такой понятной и близкой. Лёгкий штришок к образу, а как меняется суть! Перед нами, рядом с окном, красовалась кричащая яркая наклейка «Курение в тамбуре категорически запрещено». Пальцы девушки закончили бег и зябко угомонились под мышками. – …Интересно, говорю. Для того чтобы начать встречаться, нужно решение двоих. Невозможно вступить в отношения, когда один хочет, а другой нет. А вот расстаться – запросто. Один решил расстаться, другой, может, против. А расставание – хоп! – и состоялось…
Мне пришло в голову, что было бы круто, если бы всё было наоборот. Вот ты влюбилась, и для того, чтобы закрутился роман, твоего решения достаточно. А когда надо расстаться – это должно быть решение двоих. Именно двоих. Если один из пары против, то ни о каком расставании и речи быть не может… А в реальности всё обстоит с разворотом на сто восемьдесят градусов. Как у нас с Лёшкой…
– А ты зачем в Москву? – Девушка шмыгнула носом и повернула ко мне лицо. Я заметила, что она хорошенькая.
Мне не хотелось рассказывать про похороны, и я просто ответила:
– Да так. По делам. На один день.
– Нет, ну вот какая дружба? В дружбе между парнем и девушкой кто-то всё равно хочет другого трахнуть.
– Да, соглашусь, наверное.
Я подумала, что забавно: никто никогда не предлагает другому остаться любовниками, отказывая в дружбе. А было бы занимательно. И не надо никаких подобающих случаю комментариев, мол, я ценю тебя как партнёра, но дружбы, увы, у нас не получилось, давай останемся просто любовниками… И вот ты сидишь со своим новым другом в кафешке, пьёшь какао с маршмеллоу, и в телефон стучится эсэмэска. «Кто это?» – ревниво спрашивает друг. «Да, так, – отвечаешь ты. – Любовник». «Какой ещё любовник?» – настораживается друг. «Прекрати. – Ты закатываешь глаза. – Ну да, это мой бывший друг, но сейчас между нами ничего нет. Только секс». Друг отхлёбывает какао, смотрит в окно и цедит сквозь зубы: «Не верю я в „просто секс“ между парнем и девчонкой. Особенно с бывшими. Ты лукавишь. Ты хочешь с ним дружить». И тебе нечего возразить. Ты тупо смотришь, как выпуклая капля какао тает на капризной губе друга, сердце твоё ноет, ты берёшь его нежно за руку и тихо произносишь: «С бывшим только секс. Никакой дружбы. Всё давно кончено. Клянусь тебе». И друг успокаивается, оттаивает под твоим взглядом, а у тебя на донышке подсознания теплится: «Чёрт, а ведь предложи сейчас бывший дружбу во время секса, ну…