— Ты прав, Грегори, — прозвучал голос Векса. — Эти раковины создают эффект ряби.
— Но если это правда, — сказала Корделия, обратившись к раковинам, — то вы должны сберегать всю музыку.
— Всю хорошую музыку, — уточнила одна ракушка.
— Значит, хорошей рок-музыки не бывает? — с обидой поинтересовалась Корделия.
— Ты про ту музыку, которую принесли камни? — осведомилась одна из ракушек. — Почему же? Случается!
Она еще не успела договорить, а другая ракушка принялась напевать ритмичную басовую партию. Другие ракушки запели на три голоса и принялись повторять припев без слов.
Гэллоуглассы изумленно переглянулись.
— Это очень похоже на ту музыку, которую играли мягкие камешки, — сказал Магнус.
— Та самая музыка и есть, — подхватила Корделия.
И тут одна из ракушек запела приятным тенором:
Будь со мною вновь и вновь,Жизнь моя, моя любовь.По долине над рекойМы пойдем вдвоем с тобой.Сядем мы на берегу,Поглядим, как на лугуИз прозрачной речкиВоду пьют овечки.Устелю твой путь, родная,Лепестками роз,И вовек ты не узнаешьНи тревог, ни гроз.Подарю кораллов звезды,Слезы янтаря,Только будь со мной навекиТы, любовь моя!
Другая раковина пропела сопрано:
На подарки дорогиеТы не траться зря.Во сто крат даров дорожеМне любовь твоя.
— О, как красиво! — вырвалось у Гвен. — То есть… Когда вы поете.
Корделия озадаченно сдвинула брови.
— Мелодия знакомая, а слов я не помню.
— Правильно говоришь, — подтвердила раковина, которая пела баритоном. — Мы сначала услышали мелодию. Потом и слова появились, но только они нам не понравились, вот мы и соединили с этой мелодией другие стихи, которые слышали прежде.
Род нахмурился.
— А я бы не сказал, что мне так уж по сердцу смысл этих стишков.
— Пап, ну тебе обязательно надо все испортить! — обиделась Корделия. — Разве тебе мало того, что отвечает девушка?
— Мне — достаточно, — буркнул Род. — Лишь бы ты это запомнила.
— Это вправду была та самая музыка, которую Векс называл «мягким роком», — сказал Грегори. — Но неужели вам нравится другая, та, которую он называет роком «тяжелым»?
— А почему нет, братец? — спросил Джеффри. — Мне она начинает нравиться, потому что похожа на боевые марши.
Раковины ритмично и быстро захлопали створками и запели:
Лед и печка, свет и мракНи за что на светеНе поймут друг друга, какВзрослые и дети!Юность пляшет и поет,Старость горбит плечи.Юность — летняя заря,Старость — зимний вечер.
— Минуточку, минуточку! — попытался вмешаться Род, но ракушки не унимались:
Вот тебе моя рука,Впереди — дорога.Старость, до тебя покаЮности далеко!
— Определенно, — проворчал Род, — тут есть на что обидеться!
— Зачем же обижаться? — укоризненно проговорила раковина баритоном. — Ты еще не старый.
Род замер с раскрытым ртом. Наконец ему удалось совладать с собой и сомкнуть губы. Корделия хихикнула. Род одарил дочь мстительным взглядом и сказал, посмотрев на Гвен:
— Если честно, чувства, выраженные в последнем куплете, мне близки и понятны.
А Гвен одарила его лучистой улыбкой.
— Тут все правда, никто не спорит, — сказал, обратившись к раковинам, Джеффри. — Но уж наверняка у вас не может быть ничего общего с тем жутким грохотом, который зовется «тяжелым металлом»!
— О, но мы и от таких камней слышали славную музыку! — возразила раковина с низким голосом. — Да, да, конечно, девять из десяти раз мы не слышали ничего достойного внимания, но разве так бывает не со всем на свете? А вот десятая часть была достойна того, чтобы ее сберечь.
Теноровая раковина захлопала створками и закачалась. Род был ошеломлен звуками, полившимися от нее.
Это было похоже на шум прибоя, омывающего галечный берег, на ветер, беспрепятственно гуляющий по замерзшей тундре, на грохот колес старинного локомотива, несущегося по безлюдной долине. Подвижный, энергичный ритм не оставил Рода равнодушным. Затем последовал виртуозный каскад резких, но четких нот, и раковина-тенор запела:
Я рожден не для легкого счастья, увы,Не везет мне ни в картах, ни в деньгах, тем паче — в любви.Красотою меня обделила природа, и впредьВ зеркала я решил на себя никогда не смотреть!Я на свет появился не там, не тогда, когда надо.Даже мама родная сыночку нисколько не рада.Я в лохмотьях хожу и копаюсь я в мусорном баке,Как увидят меня — заливаются лаем собаки.Нет, никто никогда не полюбит меня, не согреет…Может, лучше мне было бы стать подлецом и злодеем?Как мне жить, если все, что я слышу и вижу,Я терпеть не могу, не люблю, ненавижу!
Прозвучал и стих последний аккорд. Гэллоуглассы неподвижно сидели на песчаной косе.
— Что ж, — наконец подал голос Род. — Стихи жестокие, но не бессмысленные.
— И музыка хорошая! — вступилась за песню Корделия.
— Музыка сама по себе плохой или хорошей не бывает, — заметила басовая раковина. — Плохой или хорошей ее делают люди.
— Всякая музыка для чего-то нужна, — подхватила другая раковина. — С какой-то веселятся, с другой — грустят.
— Но стихи! — запротестовал Род. — Я в последнее время наслушался таких песенок, в которых не слова, а просто отрава какая-то!
Спокойный голос Векса зазвучал у него в голове:
— Всегда находились такие, кто использовал музыку для недобрых дел. Стоит ли напоминать о древних гимнах, сочиненных во славу кровожадных богов? Или об извращенных церковных песнопениях, исполнявшихся средневековыми чернокнижниками?
— Угу, или о песнях сирен, — проворчал себе под нос Род. — Да, я тебя понял.
Магнус обратился к раковинам:
— А чьи это были слова — в самой последней песне? От музыкальных камней я таких не слышал.
— Верно, не слышал, — подтвердила одна из раковин. — Эти стихи принадлежат, наверное, какому-то древнему поэту, ну а мы услыхали их от одной колдуньи. Она как-то связана с музыкальными камнями.
— Колдунья, говорите? — сразу насторожился Род. — Кто такая? Где ее найти?
— Здесь и найдете, на западном побережье, только немного севернее. А зовут ее Убу Маре.
— Убу Маре, вот как? — Род обменялся взглядом с Гвен. — Ну что ж, теперь у нас есть хотя бы ее имя.
Гвен покачала головой.
— Раньше я такого имени ни разу не слыхала, супруг мой.
— А теперь услышишь, и не раз, — заверил жену Род. — Пошли, ребятки. Пора поохотиться.
— Ой, папа, не сейчас! — капризно проговорила Корделия, а Магнус добавил:
— Да, давайте хотя бы еще одну песню послушаем.
— И правда, это же не так долго, супруг мой. — Гвен взяла Рода за руку. — Пусть наши измученные головы хоть немного отдохнут.
— Ну… ну ладно, — пожал плечами Род. Вообще-то уговорить его было нетрудно. Ему и самому не очень хотелось снова возвращаться в звуковую преисподнюю.
А раковины уже завели новую песню — о смотрителе маяка, быструю, живую и веселую. Дети принялись кивать головами в такт, а Грегори, лежавший на животе, подпер голову ладошками и заболтал ногами, не спуская восхищенного взгляда с поющих ракушек.
— Музыка похожа на чары, — пробормотала Гвен. — А эта — просто очаровательна!
Но тут чей-то пронзительный вой разорвал ткань песни, послышались крики.
Гэллоуглассы в страхе вскочили, стали оглядываться по сторонам.
Из-за деревьев вышли два странных-престранных зверя ростом четыре фута и такой же толщины. Они были похожи на покрытые шерстью шары на коротких толстых ногах. Шерсть у них была косматая, свалявшаяся. Маленькие злые глазки сверкали над тонкими и длинными, похожими на хоботы, носами. Чудовища шагнули к воде, и ракушки в ужасе закричали.
— Не бойтесь, мы защитим вас! — храбро воскликнул Джеффри. — Кто вас так пугает?
— Эти чудища! — вскрикнула одна ракушка. — А вы их разве никогда не видели?
— Никогда. Вид у них довольно потешный. А что в них страшного?
— Их носы! — жалобно прокричала другая раковина. — Они засосут нас, они оторвут нас от дна!
— Ни за что! Пока мы будем оберегать вас, они вам ничего не сделают, — заверила музыкальных моллюсков Корделия. — А что это за злодеи?
— Это пожиратели ракушек!
Крестьяне похватали дубинки и пошли на тварей. Люди кричали и осыпали чудищ ударами, но те словно бы и не замечали ни шума, ни избиения. Дошагав до воды, они вошли в озеро.