— Она была тут вчера, ты знаешь?
Вот это новости.
— Что? Кейти приходила сюда?
— Да, через минут тридцать, после того, как мы вернулись домой.
Отлично. А я отключился в луже собственной блювотины. Это говорит о многом.
— Она переживала за тебя.
— Она переживала за меня?
Он кивает.
— Мы долго разговаривали. Ты много для нее значишь, Келлер. Ей было очень больно видеть тебя таким расстроенным.
Закрываю лицо руками.
— Я обращался с ней, как с куском дерьма, Дунк. Я обращался с ней, как с куском дерьма, а она не хочет, чтобы я расстраивался. — Смеюсь от того, насколько абстрактна вся эта ситуация.
— Я знаю, ты отказываешься от любых потенциальных отношений из-за того, что случилось с Лили, но прошло уже почти четыре года. Я тоже ее любил, дружище, но настало время двигаться вперед.
Тру ладонями горящие глаза. Сейчас ее имя не причиняет мне боль, как раньше.
— А что насчет Стеллы?
Он приподнимает брови с таким видом, как будто у него нет ответа на этот вопрос.
— Послушай, Бэнкс, это твоя жизнь, но Кейт очень хороший человечек. Она так добра к Шелли, ты видел, как она изменилась с тех пор, как общается с Кейт. Шелли без ума от нее, а это означает, что и я тоже. Поговорив с ней вчера, я могу честно сказать, что Кейт, наверное, самый заботливый и искренний человек, которого я встречал. Она то, что нужно, дружище. Я задал ей кучу вопросов, и она ответила на все, хотя и не обязана была. У нее с Гасом очень близкие отношения, но я верю, когда она говорит, что они просто друзья. Она знает парня всю свою жизнь.
— Она спала с ним, — прерываю я его.
Он снова поднимает брови.
— А ты никогда ничего не делал, не думая о последствиях, Бэнкс?
— Да, но…
Он обрывает меня на полуслове:
— Но что, чувак? Ты даже не знал ее тогда. Не суди. Это нечестно.
У Дунка хорошо получается рассматривать ситуации со всех сторон.
— Ты прав, — выдыхаю я. Голова все еще гудит, но я приподнимаю подбородок и смотрю ему прямо в глаза. — Она мне очень нравится, Дунк. До ужаса. И меня это пугает. Кейти вызывает во мне желание бросить все к черту и переписать будущее. — Мое будущее было расписано, когда я родился. Даже когда я напортачил, мне пришлось очень скоро вернуться в привычную колею. Родители позаботились об этом.
Он улыбается, встает и хлопает меня по спине.
— Я бы мог тебе сказать все это еще два месяца назад. Нужно было просто спросить меня, и тогда не было бы всех этих неприятностей.
— Позвонить ей? — спрашиваю Дунка. Кажется, он лучше в этом понимает, чем я.
— Извиниться нужно обязательно. Отдохни сегодня, а завтра, когда сможешь трезво мыслить, позвонишь ей.
Понедельник, 31 октября
Кейт
Я проснулась с ужасной головной болью в пять утра, нет сил даже на то, чтобы вылезти из кровати и выпить ибупрофен. Боль не проходит все утро. Я знала, что так и будет. Я хотела этого. Сегодня день, которого я со страхом ждала с того момента как наступил октябрь. День рождения Грейс.
В первый раз за все время я до боли скучаю по Сан-Диего. Это такой вид боли, от которого скручивает живот, а голова болит настолько сильно, что я даже не могу нормально видеть. Единственное, что поможет мне — разговор с Гасом. Он в дороге, едет на выступление в Денвер.
По понедельникам, средам и пятницам я настолько загружена занятиями, что с 7:30 до 2:00 у меня нет даже десяти свободных минут. Как только лекция заканчивается, и я выхожу в коридор в 2:01, сразу же набираю Гаса.
— Опти, ты в порядке? — Совсем не похоже на обычное приветствие.
Пытаюсь казаться веселой. Мне уже давно не приходилось притворяться.
— Бывало и лучше. — Едва ли.
— Тяжелый день, да?
— Да. — Это и признание, и согласие, и принятие. Всего в одном маленьком слове.
В груди все сжимается, а горло начинает чесаться. Я знаю, что как только открою рот, то начну плакать. А я не плачу. На моей памяти делала это всего лишь раз. Это было ужасно. Как будто меня разорвало на миллионы кусочки, которые невозможно снова склеить. Не хочу еще раз проходить через этот ад.
Гас некоторое время молчит, а потом начинает рассказывать историю. Господи, я люблю этого парня. Даже по телефону, он знает, что я просто хочу слышать его голос.
— Я все утро думал о Грейс и решил, что если бы у меня была возможность выбрать в какой точке мира сегодня провести время, я бы пожелал оказаться в Сан-Диего и рыбачить на пирсе с тобой и Грейс. Никогда не забуду, как Грейс впервые поймала рыбу. Она вытащила ее из воды и была так возбуждена, пока не осознала, что у нее на крючке настоящая живая рыба. Она сразу расстроилась и стала умолять меня снять и бросить ее воду пока рыбка не умерла.
Эта история немного успокаивает мою боль.
— Да, но на следующей неделе она снова захотела рыбачить.
— И мы никогда не вешали наживку ей на крючок после того случая. — Гас уже не грустит. Я слышу улыбку в его голосе. — Она могла часами сидеть на своем месте и смотреть на удочку. Каждые пять минут она думала, что поймала большую рыбу и как сумасшедшая начинала сматывать леску, пока из воды не показывался крючок. И никогда не огорчалась, что на нем ничего не было. Только облегченно вздыхала.
Я могу представить эту картинку, как будто все было только вчера. Именно это мне и было нужно.
— Что она обычно говорила тебе по дороге домой? Кажется, в рыбной ловле удача обошла меня стороной, Гас.
Он смеется.
— Да, каждый раз.
— А ты отвечал ей: «Это не тебя удача обошла стороной, это просто у рыбы был очень удачный день. К тому же, мы все равно ее не едим, а Ма, если захочет, всегда может купить в магазине»
— Она всегда широко улыбалась в ответ. Так, что ее глаза превращались практически в щелки.
— А потом ты обычно втягивала щеки и вытягивала губы, как у рыбы. А Грейс хохотала и говорила, какая ты дурочка.
Теперь Гас смеется громче.
— У Грейси был самый красивый смех. Она смеялась все время. В этом вы были очень похожи: обе любили смеяться.
— Она была такая счастливая, Гас. Самый счастливый человек, которого я встречала. И даже когда жизнь была полным дерьмом, она не сдавалась и всегда улыбалась. Господи, я так скучаю по ней.
— Я тоже, Опти. Я тоже.
Обычно я стараюсь избегать неприятных разговоров, потому что они вызывают негативные мысли, а порой и того хуже — негативные действия. Но к восьми часам вечера, покидая столовую, я поняла, что достигла своего предела и с чистой совестью могу признаться, что...
Сегодня Действительно Отстойный день.
Я скучаю по Грейс, голова все еще гудит, а желудок болит. По дороге в комнату молюсь: Пожалуйста, Господи, пусть Шугар сегодня не будет дома. Мне нужны тишина, покой и хороший сон.
Даже еще не открыв дверь, слышу голос Шугар. Наверное, сегодня, у Бога выходной.
Сначала я вижу, что она сидит на своей кровати и говорит по телефону, бросая на меня свои излюбленныe взгляды «ты мне мешаешь, хочу, чтобы ты ушла». Шугар была на концерте в субботу, и я обратила внимание, что после него она превратилась в полную суку по отношению ко мне.
Я слегка улыбаюсь и киваю ей головой.
— Как дела, Шугар?
А потом я вижу, что работа, которую я закончила и распечатала вчера в библиотеке (потому что у меня нет принтера), та работа, которую нужно сдать завтра в 7:30, потому что мой профессор не верит в технологии и сдачу работ в электронном виде, разбросана по полу и кто-то потоптался по ней грязными сапогами.
Сразу же перевожу взгляд на обувь Шугар. Конечно же, это она.
Обычно, я бы просто пошла в библиотеку и снова распечатала работу, но, как уже было сказано, сегодня был дерьмовый день и я настроена на негативный разговор.
Тем не менее, спокойно говорю:
— Что за черт? — Я просто хочу спать.
Она даже не смотрит на меня.
Подхожу к ее кровати. Кровь закипает, но голос все еще звучит четко и ровно. Таким голосом я обычно разговаривала с мамой, когда была зла на нее, и мне нужно было высказаться, но в комнате была Грейс, а я не хотел ее расстраивать. Я мастерски научилась пользоваться этим голосом.
— Шугар, что за дела, подруга? — Показываю на листы бумаги.
Она игнорирует меня, продолжая что-то шептать по телефону. Не могу поверить в это. Эта девушка нанесла ущерб моей собственности, а теперь, черт возьми, просто игнорирует меня.
Слегка повышаю голос:
— Шугар, что произошло с моей работой?
Она все еще игнорирует.
К черту.
Она вывела меня из себя. Я не люблю кричать. Крик, для меня, — кульминационный момент потери контроля над собой. Поэтому я не кричу. Вместо этого просто понижаю голос практически до шепота, так, что человеку приходится напрячься, чтобы расслышать его. Так я знаю, что каждое мое слово слушают.
— Шугар, клянусь Богом, я не любитель насилия, но если ты не прекратишь свою беседу и не скажешь мне, что здесь произошло, я вырву этот чертов телефон у тебя из рук и засуну его в твою чертову задницу.