— Постой, старик, — раздался вдруг из толпы мужественный голос, -была чума и прошла, теперь вам, византийцам, следует бояться другого бича, пожалуй, не менее ужасного…
Все обернулись на говорившего.
Это был мореход, с суровым загоревшим от зноя лицом.
— Что ты хочешь сказать? — раздались в толпе вопросы.
— А то, что вам здесь грозит новый бич… Я только что вернулся из славянских земель с Днепра. Знайте: осевшие в Киеве варяго-россы готовят на вас набег…
Если бы гром ударил среди безоблачного дня, никто на форуме не был бы так испуган, как в эту минуту…
10. ПРАВИТЕЛЬ И МОРЕХОД
Василий сразу понял, какое впечатление произвели на толпу эти слова. Как бы то ни было, но если этот моряк говорил так, стало быть, он имел к тому основания. Нужно было так или иначе выспросить его, разузнать, что он знает и что затевается там, на берегах Днепра у этих проклятых варяго-россов. Кто их знает, что они там замыслили… До сих пор все было спокойно, не было никаких поводов к набегу… Да разве эти варвары будут искать повод? И другие, им подобные, нападали на Византию только потому, что им дома не сиделось…
Но пока нужно было несколько сгладить удручающее впечатление, произведенное на толпу замечанием морехода.
Василий подошел к нему и, положив руку на плечо, со свойственной ему ласковостью в голосе спросил:
— Друг, откуда ты? И почему ты знаешь, что нам грозит беда?
Мореход сперва встрепенулся, откинулся назад, но потом, сообразив по тону голоса, что этот незнакомый ему человек обращается к нему не со злом, быстро оправился и ответил:
— Знаю! Я недавно оттуда…
— С Днепра?
— Да!
— И что же?
— Там сразу все взбесились: и норманны, и славяне… Они требуют от своих князей, чтобы те вели их на Византию…
— И что же Аскольд и Дир?
— Ты их знаешь?
— Да, они всегда были друзьями Византии. Что же они?
— Разве они одни могут что-нибудь поделать, когда все теперь в Киеве кричат только одно: "На Византию, на Византию!”
— Ты думаешь, это серьезно?
— Как сказать… Опасность известная — не опасность: к ней можно приготовиться, а если пренебречь ею и она нагрянет нежданно — каждый должен плакаться потом только на самого себя…
— Ты философ! Как твое имя?
— А на что оно тебе?
— Я люблю беседовать с умными людьми…
— Если так, ты можешь узнать, что меня зовут Андреем с Крита…
— Вот и хорошо, Андрей! Не пойдешь ли ты со мной? Я угощу тебя вином. — Отчего же! Я свободен…
— Так идем! А вам, народ византийский, нечего пугаться. Идите покойно домой. Бог милостив, и не такие грозы мы видали…
— Это — правда! — раздались в толпе отдельные восклицания.
Настроение толпы переменилось.
Василий Македонянин, угадав это, поспешил воспользоваться впечатлением, произведенным его словами, и увел моряка от этих возбужденных людей, которых каждое лишнее слово опять могло воспламенить, напугать и завести, Бог знает, куда…
— Вот что, Андрей, — начал Василий, когда они отошли на порядочное расстояние от форума. — Не знаком ли ты еще с кем-нибудь, кто знал бы больше, чем ты, подробностей?
— Как же! Есть и такие… Только вряд ли они будут говорить с тобой!…
— Почему?
— Да ведь ты — простолюдин…
Василий улыбнулся.
— А что же у тебя за такие знатные люди?
— Хотя бы мой хозяин…
— Его имя?
— Валлос!
— А, знаю! Он — купец.
— Он, он!…
— Так что же ему известно?
— Все!
— Ну, уж и все?
— Верно! Он был на пиру у этих киевских князей, когда взбесились их варяги…
— Это — дело! Но отчего же твой хозяин не явился сразу рассказать, что он видел на Днепре?
— Когда ему! Он спешил поскорее распродать свои товары, а то потом, когда узнают, что готовится набег варваров, еще покупать не будут… Македонянина всего передернуло при этих словах моряка.
"Вот, они, византийцы! — невольно подумал он. — Нажива у них прежде всего… Отечество может быть в опасности, а они думают только о том, чтобы набить свои карманы! Жалкие, несчастные люди! Горе тебе, такой народ! Горе тебе, великий город!… О, если бы мне только удалось!…”
Он даже перестал думать, внутренне весь задрожав от овладевшей им на миг мысли…
О, в этих мыслях, которые Василий боялся пока даже вспоминать, он видел себя другим, совсем другим!…
Все чаще и чаще начинал он думать, что императорская корона гораздо более идет его голове, чем к голове Михаила, этого опустившегося, слабого и жалкого пьяницы.
Андрей, не замечая задумчивости своего спутника, продолжал болтать.
Василий плохо слышал, что он говорил.
Как раз в это время он заметил шедший им навстречу отряд императорской гвардии.
— Так, вот, что, Андрей, — заговорил он снова, — ты говоришь, что твой хозяин Валлос занят теперь своими товарами? Так не возьмешься ли ты сходить к нему и сказать, чтобы он бросил все и поспешил во дворец к императору?
— Во дворец? К императору?
— Да, скажи, что его немедленно требует к себе Василий, по прозвищу Македонянин…
— Кто же ты сам?
— Не все ли тебе равно! Да вот, чтобы тебе одному не было скучно идти, я дам тебе провожатых…
В это время проходивший отряд гвардейцев поравнялся с ними.
— Именем императора! — воскликнул спутник морехода, заступая им дорогу.
Начальник отряда немедленно узнал Василия и почтительно склонился перед ним.
— Видите этого человека? — указывая на Андрея, громко заговорил Македонянин. — Идите за ним и приведите купца Валлоса, которого он вам покажет, ко мне.
— Исполню по твоему повелению, владыка, — снова низко наклоняя голову, ответил солдат.
Андрей изумленно глядел то на солдата, то на своего спутника.
— Да кто же ты, наконец? — едва придя в себя от изумления, воскликнул он.
Василий улыбнулся опять.
— Иди, мой друг, и ничего не бойся! Напротив, я обещаю тебе, что за твое сообщение ты получишь награду…
— За что?
— За твое сообщение… Иди же, иди! Вы отвечаете мне за него…
Солдаты, окружив тесным кольцом морехода, поспешно ушли.
Изумленный и перепуганный моряк, конечно, и не думал о сопротивлении. "А что — этот набег? — думал, направляясь ко дворцу, Василий. — Михаил слаб и беспомощен… Может быть, это будет для меня предпоследней ступенью к трону… Вардас скоро умрет, и тогда порфирогенет останется один… Бывали примеры. Упранда был конюхом, а стал Юстинианом, да еще великим. Отчего бы и мне не взять с него пример? Только, вот, Михаил стал заметно охладевать к Ингерине, он не так уже нежен с нею… Нельзя ли и это повернуть на свою сторону?”
Такие мысли занимали Македонянина во всю остальную дорогу.