Честно помотала головой. Я не представляла. Хотя бы потому, что у меня не было хоть сколько-нибудь сопоставимого опыта. И, может, в подобном контексте, ну его, этот опыт? Если даже самые надёжные ориентиры в жизни не так уж и прочны, как казались?
Неспешно темнело. Над скамейкой отчаянно надрывался, выписывая невыносимо запутанную трель, соловей — иронично метил красивой мелодией пространство над нами.
— А эта его патологическая ревность. К кому? Да я, кроме него, других мужиков давно и не вижу. Кругом одни уроды и недоумки, а с ним давно никто не сравнится. — Я усмехнулась. Робин был далеко не красавцем. Мрачен, слегка набычен и страшно угрюм с чужими и всегда невероятно обаятелен с нами. — Периметр с башенками вокруг себя ожидаю. Был бы военным, я бы сдохла! — Сестра ругнулась в сердцах. Неприятно кольнуло в груди. Мэрин бросила на меня жгучий взгляд и поспешила продолжить: — К тому же, ты знаешь это прекрасно, он откровенный мужлан. А тут я со своими ножами и блюдцами: «Робин, это едят вилкой», — передразнила сама себя, очень забавно, кстати. — Или: «Робин, если ты будешь работать с этим перцем, у вас ничего не получится, и вы пролетите оба!» Ну это же очевидно, что тот урод его кинуть хочет! А он только смотрит с вымученной улыбкой и соглашается так «Конечно, я тоже очень тебя люблю», и опять делает всё по-своему. Да я выть готова от его упёртой глупости! А эти грабли?!
— Какие грабли? — Старательно не улыбалась. Выступление было настолько показательным, что прервать его было бы откровенно преступным.
— Обычные! Все грабли — наши! Чужой же опыт нас не впечатляет, непременно нужно получить собственный! И обязательно схлопотать по причинному месту, да так, чтоб больнее. — Моя прекрасная сестра, кажется, вошла в раж, по-настоящему, сама того не ожидая. — Так, видимо, доходит лучше. А Мэрин должна всё равно своим героем восхищаться! Как? Как объяснить на пальцах очевидное?
Меня хватило на кислую улыбку, и было почти смешно и очень грустно. На той стороне дорожки моргнул и тускло зажёгся фонарь.
— Тебе очевидное.
— Вот именно! А потом ведь даже не скажешь: «Ага! Я же говорила!» Ненавижу оказываться правой! — Она была так искренне расстроена и была так похожа теперь на обиженного, растрёпанного воробья и уж точно совсем не на старшую из двух оставшихся в живых Сневерг. Почему я постоянно вспоминаю об этом? — А я всегда, ты понимаешь? Всегда права! Это невыносимо! — обхватила колени руками и замолчала.
— Тогда считай, что в том, что вы вместе, ты тоже, несомненно, права.
Мэрин знала, что делает. В конце концов, именно она из нас двоих видела, как течёт энергия. Я же это только представляла. И именно она мою энергию сейчас лечила, хоть и таким неожиданным способом.
— Вот. Единственное, что меня успокаивает!
Я усмехнулась ей. Стало совсем темно, и она вряд ли могла бы теперь это увидеть.
— Спасибо тебе, — коснулась её маленькой, тёплой ладошки, точно зная, что успокоило сестру сейчас моё притихшее наконец сердце.
— И всё равно люблю его, — тихонько пробормотала Мэрин и как-то подвешенно замолчала.
— Понимаю, что ты хочешь сказать. Но…
— Нет никаких «но», Карри, — сказала она вдруг строго, совсем без какого-то логичного перехода. — Ты или знаешь, всей собой, всем своим организмом, включая космические и биологические его части, что твой мужчина — действительно он, или проваливаешь с дороги.
— А если я не считаю дорогу своей? — спросила осторожно и очень тихо. И соловей над скамейкой неожиданно замолчал.
— Пожалуйста, будь честна не только с собой, но и с мирозданием, оно шуток не любит. — Сестра близко посмотрела на меня в холодной темноте почти как Магдалена, так, что сделалось невыносимо страшно. И вдруг улыбнулась. — Даже не знаю, что из этого важнее.
В это оглушающее мгновение мне было по-настоящему жутко.
И дышать нечем. Совсем.
Не для меня. Он герцог Дакейти…
— Он прежде всего мужик, — промямлила вдруг сонно Мэрин.
— Читаешь мысли? — почти отшатнулась.
— Разговариваешь вслух. Идём домой, а? Холодно, и я устала. Да и тебе ещё рано выходить так надолго.
А вот соловей совсем не был с Мэрин согласен. Разошёлся вдруг ярким переливом.
Да и мне идти домой было невыносимо. Зачем? Чтобы остаться с этим одной? Чтобы каждый раз, только прикрыв глаза, видеть, как сжимает мои запястья над головой, и задыхаться, мучительно скручиваясь и отчаянно желая. Слышать дыхание даже во сне и просыпаться болезненно разочарованной оттого, что реальность пуста и равнодушна? Оттого, что нет рядом того, с кем было так спокойно молчать, кто слышит и чувствует тебя лучше тебя самой, — пугающе телепатично. Кто может отодвинуть, загородить спиной весь этот дурацкий и слишком часто ужасающий мир, с которым за этой спиной совсем не надо бороться. Кто может принести в сердце свет и… сделать невыразимо больно…
Горло сжимала память. Терзая, мучила пальцы и губы она же. Убивала. Потому что я знала, какими горячими были бы под моей ладонью огромные плечи, как осторожно колючий подбородок коснулся бы моей щеки и как я бы шёпотом от этого застонала. Как губы жарко провели бы разжигающий след дальше, решительней, ярче…
Выть хотелось. В голос. Не буду.
— Я хочу съездить к дедушке, — сказала вдруг вместо этого.
Мэрин взглянула как на умалишённую:
— Мы вроде только от него.
— Вот именно. И так ничего и не узнали.
— Не надо было брать с собой Роба… — Сестра опять уткнулась головой в колени. — И вообще, не стоило ездить. Знала же, что это наше проклятье.
— Неужели, кроме нас, действительно никого не осталось? — вырвалось у меня вдруг.
— Выходит, что так.
Проглотила тугой спазм в горле. И Мэрин рвано вдохнула.
— Надеюсь, они умерли быстро.
* * *
Сознание снизошло на Николая красочно и внезапно, обличая, что дух в нём заключён мятежный и требующий скорейшей справедливости. Ласточкин шофер нетвёрдо, но очень оправданно вихлялся на остатках почти разобранного старого дома с боевой гранатой в руках. Вид фермер-совладелец имел замызганный и нечленораздельный. Планету сегодня штормило, и Колька, взмахнув привычно руками, раздосадованно замычал. Соседний забор охнул визгливым хором и крепкими выводами.
Граната была давним трофеем и трепетной гордостью Босого-Дрэка, оберегаемой им застенчиво и нежно. То, что любимица сопровождала его на старых, терпко пахнущих гнилью развалинах, влекло к соображениям гневным и действиям решительным.
Наш неутомимый герой подвизался с коллегами после нынешней посевной разобрать старый домик в самом Ласточкином центре. За пару дней сговорились управиться. Это если работать в полную силу. И обещано было им за труды мешок куриных экскрементов и три бутылки настоящей водки. И если с помётом можно было повременить до начала лета, как раз когда огороду понадобятся подкормки, то водка требовалась немедленно и желательно в полном объёме.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});