Читать интересную книгу Разрешение на жизнь - Михаил Климман

Чтобы шахматы не отвлекали внимания, он схватил их с кресла и запихнул себе за пояс. Теперь они с противником стояли друг против друга, тяжело дыша и ловя момент для атаки.

И тут Ковалько прыгнул. Гуру пригнулся, пытаясь уйти в сторону, но коробка за поясом лишила его тело гибкости, и он попал прямо под удар. Противник жестким кулаком, как кувалдой, влепил ему прямо в челюсть, у Жени потемнело в глазах, и он, не глядя, рубанул изо всех сил в направлении Ковалько. Топор раскроил тому череп, но масса его тела была больше массы топора, удар не остановил его, и он с силой ткнулся в грудь Гуру. Тот инстинктивно сделал шаг назад, к окну. Подоконник ударил его под колени, Женя навалился спиной на стекло… Оно не выдержало такого напора, и Гуру полетел вниз.

Шахматы выскользнули из-под пояса в последнюю секунду, коробка от удара об асфальт раскрылась, фигурки разлетелись в разные стороны, ломаясь на мелкие части. Особенно не повезло крыльям бабочек – они отваливались от фигур и разлетались почти в крошки. Толпа, собравшаяся поглазеть на редкое зрелище, тихо переговаривалась, ожидая прибытия полицейских. А Гуру лежал на асфальте, уже совсем не похожий на человека, скорей напоминая кучу тряпья, из-под которой вытекал красный ручеек. И только осколок черного агата поблескивал рядом с ним живописно и таинственно.

ГЛАВА 11

 8 апреля, суббота – 9 апреля, воскресенье

Глаза можно было открыть, а можно и не открывать – это ничего не меняло. Что так, что этак оставались – совершенная темнота, боль в груди и абсолютно бесчувственные ноги. А еще полная тишина, и очень хотелось пить.

«Я, наверное, умер, – решил Дорин. – И где тогда длинный коридор со светом в конце? Где родственники и друзья, вышедшие мне навстречу? И почему у меня все болит? Разве мертвые чувствуют свое тело?»

Он пошевелил руками – в груди отозвались болью сломанные ребра. Но руки, хоть и связанные, были, он это чувствовал. Андрей поднес их ко рту и попытался зубами прихватить скотч, которым они были стянуты, но это движение вызвало такую боль в челюсти, что он опять потерял сознание.

«Значит, не умер, мертвые в обморок не падают. И пить им не хочется, – подумал он, когда опять пришел в себя, – просто меня закопали живьем. Бросили в яму и закопали. Господи, Ленка, за что тебе все это? – почему-то всплыло у него в голове. – За что тебе такой дурак, как я? За что одинокие вечера, если я помру? Придется врать Сонечке о том, куда я делся. Нашел, идиот, себе игрушку – смерть…» И он опять отключился.

Вновь вернулось сознание. Андрей все-таки решил попробовать выбраться. Но, памятуя прошлый опыт, не стал грызть пластырь, а вытянул руки, оперся обо что-то твердое и, преодолевая боль в груди, попытался подтянуться вперед. Ему это удалось, но за спиной раздался неясный шум и тело его сильно дернулось назад. Андрей полежал немного, пережидая боль и соображая, что произошло, потом протянул руки и потрогал то, что было перед ним. Вертикальная поверхность, горизонтальная поверхность, опять вертикальная, опять горизонтальная… Да это же лестница, а он валяется на полу вдоль нее…

Значит, первоначально он лежал на ней головой вниз, а грохот сзади был звуком падения его тела со ступеней. Так это не могила и не яма. Это – подвал.

Значит, его просто бросили в подвал – помирать. Даже не удосужились убить, чтобы не мучился. И тогда он разозлился. И решил, что не имеет права умереть. Потому что не имеет права оставить Лену и Японца. Потому что противно: дошел до конца и почти все распутал, а потом по глупости обломился. Потому что не этим же ублюдкам лишать его жизни. Потому что он обязан выбраться.

Если это действительно подвал, а сейчас он ясно вспомнил, что те двое говорили о каком-то подвале, значит, выход – наверху. И надо всего лишь подняться по лестнице наверх. О том, что это «всего лишь» будет происходить с отключенными ногами, со связанными руками, с поломанными ребрами и челюстью, Дорин решил не думать. О том, что дверь наверху может оказаться запертой – забыть раз и навсегда. О том, что если даже она не заперта, а просто открывается вовнутрь, и он не сможет дотянуться до ручки – выкинуть немедленно из головы.

Сначала Андрей пополз к основанию лестницы. Оказалось, что нижняя половина его туловища весит не мало. Он всегда гордился тем, что так и не начал обрастать жиром, что у него мальчишеские, узкие бедра. Но только теперь понял, что гордиться – нечем. Его узкие бедра и длинные ноги давили с такой силой, что их почти невозможно было сдвинуть с места.

Но ползание по ровному полу принесло и свои положительные плоды. К тому моменту, когда Андрей оказался перед лестницей, он успел выработать способ передвижения. Надо вытаскивать руки вперед и, опираясь на локти и громко подвывая от боли в ребрах, подтягивать себя к ним. Минут через десять он уже понял, как и что для этого нужно, и всего-навсего через полчаса достиг первой ступеньки. Теперь надо было лечь на правый бок, слева ребра почему-то болели больше, отдышаться и честно признаться себе, что у него может не хватить сил на лестницу. Он ведь даже не знает, сколько в ней ступенек, а подвал может быть и очень глубоким – ступенек тридцать, а то и пятьдесят.

Отказаться от всей затеи, лечь и тихо ждать смерти? Ждать как счастья, как избавления, как конца этой невыносимой боли? Он решил попробовать первую ступеньку, а потом посмотреть, что будет.

Не получалось ничего – позвоночник никак не хотел отклоняться назад настолько, чтобы локти могли достать до верха. А опереться было не на что. Он повернулся на бок, пытаясь использовать естественную высоту плеча, потянул руки вперед, локти встали на ступеньку. Он вздохнул с облегчением, хотя понимал, что такой поворот на бок, когда ты лежишь на плоскости – пара пустяков даже для него, а вот когда он будет лежать на ступеньках – это может оказаться серьезной проблемой.

Но сейчас он перекатил тело обратно, собираясь потом силой втащить себя на одну ступеньку. Только опять ничего не получилось – локти при повороте тела скользнули вниз, он ударился щекой о камень и опять потерял сознание.

«Все, – сказал Андрей, когда опять пришел в себя. – Это невозможно, успокойся, расслабься и тихо отдай концы…» Но в памяти всплыл рассказ одного стюарда, с которым они летали лет десять назад. Тот когда-то учился в семинарии, потом бросил, но что-то из курса помнил и больше всего любил рассказывать поучительные истории из патериков.

Та, которую сейчас вспомнил Дорин, повествовала о двух старцах, которые много лет жили в одном монастыре в соседних кельях и трудились вместе – плели корзины. Каждый вечер, утомленные от работы, изжаренные под солнцем, измученные жаждой, они перед тем, как идти спать, договаривались завтра с утра покинуть монастырь и уйти куда-нибудь, где жизнь полегче. И каждое утро, не сговариваясь, вставали, пели положенные псалмы, читывали молитвы и принимались за работу. Вечером история повторялась вновь.

И тогда Андрей решил последовать мудрым старцам: «Ничто не мешает мне забраться на одну ступеньку. Заберусь, там останусь, и там и помру…» Он попробовал еще раз и сделал небольшое открытие. Оказывается, мышцы шеи – довольно сильные и, уперевшись подбородком в ступеньку, можно поставить туда же локти. Больно, правда, сил нет, но, если сдвинуть нижнюю челюсть чуть в сторону, (а основная боль была в верхней), то давление на самое болезненное место оказывалось не таким уж сильным. Пора подвести итоги: неизвестно сколько времени миновало, два раза потеряно сознание, но одна ступенька пройдена и можно пытаться укладывать подбородок на следующую.

Все, что происходило потом, Дорин помнил смутно. Подбородок на ступеньку, локти за ним, подтянуться. Между каждым глаголом этого предложения немало долгих минут, айсберги боли, иногда обморок.

Где-то на второй ступеньке Дорин начал уговаривать себя, как уговаривают детей съесть кашу: «Ну, давай, за Лену, за Сонечку, за Ваську».

Подбородок на ступеньку, локти за ним, подтянуться.

Затем к этому списку начали добавляться и другие близкие люди, как живые, так и почившие: «За Лену, за Японца, за Ваську, за маму, за папу, за бабушку, за дедушку, за Гришку Брайловского, за Найта, за Владимира Владимировича Набокова, за Василия Рукавишникова…»

Подбородок на ступеньку, локти за ним, подтянуться. Он уже не очень понимал, действительно ли он делает это или бредит.

Еще через какое-то время Андрей начал вспоминать всех своих знакомых: «За Лену, Сонечку и Ваську, за маму и папу, за Галку Селиванову из старшей группы, за Генку и Серегу Колесовых, которые жили во втором подъезде, за Ленку Клинкову и Кольку Агеева, за Юрку, не помню фамилии, с которым мы дрались за углом, и за Татьяну Ивановну – первую учительницу».

Подбородок на ступеньку, локти за ним, подтянуться. Он не понимал, вечер сейчас или утро, час прошел или два дня, его дело было ползти и мечтать о глотке воды. Подбородок на ступеньку, локти за ним, подтянуться.