Читать интересную книгу Разрешение на жизнь - Михаил Климман

Он, стоя за колонной, проследил глазами за Алкой, она вышла из здания аэропорта и быстренько двинулась к автостоянке, а потом перевел взгляд на Дорина. Тот какой-то странной сомнамбулической походкой подошел к «зеленому» коридору. Народу было немало, но очередь двигалась быстро.

Внезапно откуда-то из глубины зала показался молодой широколицый таможенник с тремя звездами на погонах. Он внимательно осмотрел зал, нашел глазами ничего не подозревающего Андрея и направился к своему коллеге, который лениво посматривал на проходящих пассажиров.

Дорин как раз подошел к ним, бросил свою сумку на ленту транспортера и протянул паспорт и билет. Что они там говорили, отсюда слышно не было, но по жестам и выражению лиц вполне можно было догадаться.

– Везете что-нибудь запрещенное? – спросил трехзвездный.

– Нет. – Андрей отрицательно покачал головой.

– Откройте сумку.

Дорин спокойно поставил сумку и открыл замок. Выражение лица его изменилось, когда таможенник начал выкладывать на стол одну за другой рубашки и трусы, тщательно прощупывая пальцами все карманы и швы.

– Это не моя сумка, – как бы услышал Гуру голос побледневшего Дорина.

– Конечно, не ваша, – согласился таможенник.

Он достал из синей рубашки в крупную клетку бархатную коробочку размером примерно семь на семь сантиметров и открыл ее. Заиграло на свету отполированное до блеска золото ордена Святого Владимира. Дорин, совершенно очумевший, смотрел на «свой» багаж, а таможенник сделал ему приглашающий жест рукой: «Придется пройти».

Гуру вскинул на плечо доринскую сумку и зашагал к выходу. Ему нужно было успеть к утру в Питер. Зачем мозолить ментам глаза здесь, в Москве, когда в Мюнхен можно улететь из Пулково? А всероссийский розыск на него вроде пока не объявлен.

ГЛАВА 9

 6 апреля, четверг – 7 апреля, пятница

У Андрея с детства, никто не знает почему, выработалась такая привычка. Когда ему было лет десять, он страшно удивился, что у других иначе, и спросил у матери, почему он такой. Но она, смеясь, сказала ему, что, видимо, так проявляется его детское хитрованство (она так и сказала «хитрованство», Андрей никогда раньше такого слова не слышал), потому что, когда он лежит не шевелясь с закрытыми глазами и делает вид, что еще не проснулся, то он как будто подглядывает и уж точно подслушивает, что там в мире без него происходит.

И сейчас сознание вернулось, но глаза по привычке были закрыты, и это дало ему время вспомнить, что произошло, и понять, что там в мире без него происходит. А происходило следующее:

Он лежал на полу, руки связаны за спиной, во рту – омерзительно пахнущая тряпка. Шумело в голове и очень болела спина, скорее даже поясница с левой стороны. Рядом за стеной или в той же комнате, но в дальнем углу, слышалось журчание двух мужских голосов, но слов было не разобрать.

Он напрягся, пытаясь сообразить, где он и как сюда попал. Вспоминалось легко, картинки появлялись, как возникают цифры на телефонной карточке, когда стираешь защитный слой. Лена, которая вдруг перекрестила его, как она выразилась, «на дорожку», перепуганная Эльвира в ювелирном магазине, ошалевший от московской езды «Шумахер», его экспансивная жертва с недюжинными познаниями в области русского народного языка. Потом вспомнился звонок Славке, радость открытия и девушка посреди Шереметьева с огромным чемоданом. Наконец, чужая сумка с орденом, таможенник с тремя звездами, его саркастические вопросы.

Знакомый начальник смены удивленно смотрел на Дорина, пока тот объяснял ему ситуацию, затем отпустил на все четыре стороны, покрутив только пальцем у виска и оставив орден себе. Под документ, конечно.

Андрей вышел в зал, не пошел на регистрацию, потому что лететь в Мюнхен смысла не было никакого – шахмат в сумке ни он сам, ни таможенники не обнаружили. До этого мгновения он все помнил отлично. Но вот дальше? Вроде бы к нему, пока он стоял посреди зала, пытаясь понять, что произошло и как быть, кто-то подошел… Да, верно, их было двое и один показал ему красную книжечку…

– Пора будить юношу, – услышал он над собой мужской голос, – заспался путешественник.

– Проведи тест, – отозвался второй, и они заржали.

Чудовищной болью в пояснице отозвался удар ногой, Дорин дернулся и застонал.

– Есть контакт, – сказал первый, – слава Богу, приходит в себя, а то я уже начал думать, что мы с дозой переборщили.

Сильные руки перевернули его на спину, боль в пояснице отозвалась во всем теле. Двое продолжали начатый раньше разговор:

– И почему Гуру отдал его нам, как думаешь, Фонарщик? – спросил тот, что переворачивал Андрея. – Давай, давай, путешественник, открывай глаза.

– Никто его, Крендель, не отдавал, – отозвался второй голос, – он же, придурок косоглазый, не мог знать, что наше агентство принадлежит Папе. Кстати, сними с этого козла микрофон, не ровен час, разобьем или потеряем, а он денег стоит.

Дорин открыл глаза, тянуть с этим больше не стоило, и увидел перед собой симпатичного парня лет тридцати с потрясающе доброй улыбкой. Тот пошарил у Андрея под воротником куртки, вытащил оттуда что-то невидимое и положил в карман.

– Есть, нашел. – Он почти ласково поднял голову Дорина и начал развязывать веревку, держащую кляп.

«Значит, Гуру?» – отметил про себя Андрей.

Он вспомнил мелькнувшую в толпе Женину фигуру и вдруг почувствовал безысходную тоску. Всегда жалко терять людей, а Гуру теперь умер для него. «Хотя почему, – попытался сам себе возразить Дорин, – то, что он следил за мной, еще не значит, что именно он подменил сумку…»

– Ну что, путешественник, – откуда-то из глубины комнаты перед глазами Андрея возник еще один персонаж, владелец второго голоса, небольшого роста с залысинами, – будем признаваться или будем отпираться?

– Пить, – попросил Андрей.

Почему-то оба доринских тюремщика передвигались по комнате совершенно беззвучно. Андрей скосил глаза – пол был покрыт паласом с длинным ворсом. Стены тоже завешены коврами. «Чтобы не слышно было, что здесь происходит?» – подумал Дорин.

– Так где шахматы, сынок? – спросил лысоватый, хотя по виду он был ровесник Андрея или даже несколько моложе. Он наклонил к губам Андрея бутылку с водой. – Скажи папочке, а то придется сделать тебе очень больно.

«Они говорят между собой так, как будто меня здесь нет, хотя точно знают, что я пришел в себя. Это значит только одно – живым меня отсюда не выпустят».

Еще один удар по пояснице, от которого у Андрея потемнело в глазах, второй пришелся по незащищенным ребрам.

– Тебе что-то непонятно?

– Я… я не знаю… – Дорин с трудом разлепил губы.

Он действительно не знал. Опять удар по спине и второй по ребрам. Ему показалось, что он сейчас потеряет сознание от боли, но такого облегчения Бог ему не послал. Бил лысоватый, а второй, с ослепительной улыбкой, тоже вдруг решил отметиться и двинул Андрея ногой по лицу.

– Не стоит, Крендель, – остановил его лысоватый, – нам его еще в подвал тащить, а с разрисованной мордой как его людям показать?

– Да ладно, это он просто об холодильник ударился. А чего его не сразу в подвал?

– Там телефон не проходит. Так где шахматы, урод?…

Сколько времени это продолжалось, Андрей не знал. Удары, боль, вопросы. Вопросы, удары, боль… Он то терял сознание, то оно возвращалось обратно. В историю с подмененной сумкой они не верили, считали, что это какой-то хитрый ход. Пять раз он собирался рассказать им, что видел в аэропорту Гуру, который, видимо, и подменил сумку, но каждый раз останавливал себя – ведь тот мог быть ни при чем.

Один раз Дорин услышал, как Фонарщик говорит кому-то по телефону:

– Нет, пока молчит. Понял, понял, хорошо.

После этого разговора мучения возобновились с удвоенной силой. Удары, боль, вопросы. Вопросы, удары, боль. Удары, боль, вопросы. Через какое-то время, Дорин потерял ему счет, телефон зазвонил опять. Лысоватый послушал в трубку, кивнул невидимому собеседнику. Потом отключил телефон, повернулся к Кренделю:

– Заканчиваем здесь. Папа зовет. Ребята нашли Гуру в Мюнхене, сегодня будут брать.

– А этого что, в подвал и по чайнику? – спросил Крендель, даже не считая необходимым понизить голос. – Он ведь теперь вроде не нужен.

– Зачем «по чайнику»? Просто сбросим вниз.

– А не сбежит?

– Да куда он в таком состоянии денется? У него ноги парализованы, не зря я его все время в одну точку бью.

– Все равно – боязно.

– Не бзди, все нормально будет… Не люблю я этого, – поморщился лысоватый Фонарщик, – «по чайнику».

– А что так?

– Брезгую.

Крендель подошел к Андрею, нагнулся:

– Идти можешь?

– Я ног не чувствую, – почти прошептал Дорин, голос не слушался его.

– Развяжи ему руки, нам его еще до машины тащить, а он ведь вроде пьяный у нас будет, а не задержанный, – скомандовал Фонарщик.