Я всегда представляла себе секс в душе менее похожим на то, как это бывает в фильмах — гламурная, чувственная атмосфера — и это действо больше похожее на сценку с двумя слонятами, неуклюже катающимися в крошечном детском бассейне, когда их опрыскивают садовыми шлангами: плавки летают, ноги путаются, все хаотично, странно выглядит устроенный беспорядок.
Кейдж упрощает ситуацию, прижимая меня к стене душа, заламывая мне руки за спину и трахая меня стоя.
Когда гулкие крики нашего удовольствия стихли, он прижался лбом к моему плечу и выдохнул.
— Жаль, что я не встретил тебя много лет назад, — шепчет Кейдж, нежно целуя мою влажную кожу. — Ты заставляешь меня хотеть измениться, стать другим человеком.
От печали в голосе Кейджа что-то в моей груди сжимается.
— Мне нравится, какой ты человек.
— Только потому, что ты недостаточно хорошо меня знаешь.
Кейдж отстраняется от моего тела, затем поворачивает меня к теплым брызгам. Стоя позади меня, Кейдж впрыскивает в руку каплю шампуня и втирает его в мои волосы.
Это так приятно, что я почти абстрагируюсь от того, что он только что сказал.
Почти, но не совсем.
— Тогда начинай говорить. Что я должна знать?
Шум воды не может заглушить его вздох.
— Что ты хочешь знать?
Я на мгновение задумываюсь.
— Где ты вырос?
— В «Адской кухне»(Бандитский район Манхэттена, также известный как Клинтон. Границами района являются 34-я и 59-я улицы, 8-я авеню и река Гудзон).
Поскольку я никогда не была на Манхэттене, я мало что знаю о его различных районах. Но я знаю, что Адская кухня не считается высококлассным районом.
— Ты ходил там в школу?
Его сильные пальцы массируют мне кожу головы, проводя шампунем по волосам.
— Ага. Пока мне не исполнилось пятнадцать, и моих родителей не убили.
Я застываю в ужасе.
— Убили? Кто?
В его голосе появляется жесткая, ненавистная нотка.
— Ирландцы. Тогда их банды были самыми смертоносными в Нью-Йорке. Самыми большими и хорошо организованными. Моих родителей хладнокровно застрелили перед принадлежавшей им мясной лавкой на 39-й улице.
— Это еще зачем?
— Они просрочили платеж крыше. Всего один. — Тон Кейджа становится убийственным. — И за это их убили.
Я оборачиваюсь. Обхватив Кейджа за талию, я вглядываюсь в его лицо. Взгляд тяжелый, замкнутый и немного страшный. Я шепчу:
— Ты был там, не так ли? Ты видел, как это произошло.
Мускул дергается у него на челюсти. Он не отвечает. Кейдж просто поправляет душ и наклоняет мою голову назад, чтобы смыть шампунь с моих волос.
После напряженной паузы он продолжает:
— После этого я бросил школу и начал работать полный рабочий день в магазине.
— В пятнадцать?
— Мне нужно было присматривать за двумя младшими сестрами. И никаких родственников – мои родители оставили всех, когда эмигрировали из России. Они почти не говорили по-английски, когда приехали, но они отличались трудолюбием. У нас было немного, но этого было достаточно. Но после их смерти я стал главой семьи. Это был мой долг - заботиться о сестрах.
Я вспоминаю, как Кейдж сказал мне, что теперь это его долг и удовольствие - заботиться обо мне, и думаю, что теперь я понимаю его немного лучше.
Кейдж хватает кусок мыла и начинает мыть меня, осторожно и методично, забираясь во все мои уголки и щели, пока мое лицо не краснеет. Ополаскивая меня, Кейдж продолжает говорить.
— В тот день, когда мне исполнилось шестнадцать, в магазин вошли двое мужчин. Я узнал их. Это были те же двое, которые застрелили моих родителей. Они сказали, что дали мне время из уважения к мертвым, но теперь настала моя очередь начать платить им за защиту. Когда я послал их к черту, они лишь посмеялись надо мной. Они стояли прямо посреди магазина моих родителей и смеялись. Поэтому я их застрелил.
Закончив со мной, Кейдж начинает намыливать грудь.
Я в ужасе смотрю на него.
Он говорит:
— Я знал, кому позвонить, чтобы те позаботились о телах. Конечно, это была не полиция. Это были русские. Ирландцы были не единственными, у кого были тесные социальные связи. Хотя мой отец и не был мафиози, его уважали. После его смерти глава русской мафии дал понять, что, если мне понадобится его помощь, я могу на него рассчитывать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Последовала короткая, напряженная пауза.
— За определенную цену.
— Имеешь в виду Максима Могдоновича?
Удивленный Кейдж бросает на меня острый взгляд.
— Да.
— Слоан сказала мне.
— Должно быть, Ставрос проболтался.
Из уст Кейджа это звучит зловеще. Я не хочу, чтобы на моих руках была кровь, поэтому я уточняю.
— Я не знаю, сделал он это или нет. Может быть, она что-то подслушала. Или Слоан искала его в Интернете. В этом смысле она подкована... в исследованиях. Она знает много всяких вещей.
Кейдж улыбается, поворачивает меня в другую сторону и ополаскивается под струей.
Это похоже на просмотр порно.
Мыло чувственно скользит по акрам пульсирующих мышц. Сильные руки бегают вверх и вниз по его широкой татуированной груди. Он опускает голову в воду, закрывает глаза и ополаскивает волосы, открывая мне великолепный вид на его красивую шею и бицепсы, его грудные мышцы и твердый пресс.
Затем Кейдж трясет головой, как собака, разбрызгивая воду повсюду, затем выключает воду и говорит:
— Ты очень предана своей подруге.
— Она моя лучшая подруга. Это необходимо.
— Как ты думаешь, у нее есть настоящие чувства к Ставросу?
У меня на это был бы отрицательный ответ. Мужчины для нее как золотые рыбки: из них получаются милые домашние животные, но они неотличимы друг от друга и заменяемы практически бесплатно.
Но я не собираюсь говорить об этом Кейджу, учитывая его склонность стрелять в людей.
Настороженно глядя на него, я говорю:
— Почему ты спрашиваешь?
Он хихикает.
— Не будь такой подозрительной. Мне просто любопытно.
— Скажем так, она не относится к породе романтичных особ.
Кейдж берет мое лицо в ладони. Он смотрит на меня, его губы изогнуты в нежной улыбке.
— Я тоже. Она просто еще не встретила Того Единственного.
У меня пересыхает во рту. Мой пульс учащается.
Кейдж говорит мне, что Я для него Единственная? Я имею в виду, одержимость и настоящая любовь - это две абсолютно разные вещи.
Но у меня не хватает смелости спросить, поэтому я меняю тему.
— У тебя снова кровоточит плечо.
Он смотрит на него и хмурится.
— Насколько хорошо ты управляешься с иглой?
Я чувствую, как кровь отливает от моего лица, но препоясываю свои ментальные чресла. Если Кейджу нужно, чтобы я зашила его, я это сделаю.
Делаю вдох и расправляю плечи.
— Я уверена, что справлюсь.
Кейдж усмехается, увидев мрачное выражение моего лица.
— Я знаю, что ты справишься. Ты можешь справиться с чем угодно.
Гордость в его голосе заставляет меня лучиться от счастья. Я, наверное, мечтательно моргаю, смотря на Кейджа маленькими красными конфетти-сердечками вместо глаз.
Мы выходим из душа, и он вытирает нас, тщательно промокая мои волосы полотенцем, а затем еще более тщательно расчесывает их пальцами от головы до кончиков, чтобы убрать спутанные волосы. Даже когда я говорю Кейджу, что в ящике есть расческа, он хочет делать это пальцами.
— Тебе нравятся мои волосы, не так ли?
— Ты нравишься мне целиком и полностью. Твоя задница на втором месте после волос. Или, может быть, твои ноги. Нет, твои глаза.
Притворяясь оскорбленной, я говорю:
— Извините, но я больше, чем сумма частей моего тела. На самом деле я цельная личность, если вы не заметили, сэр. И да, у меня есть мозг. На самом деле, очень большой мозг.
Кроме тех случаев, когда речь заходит об алгебре, но я не учитываю это, потому что это просто смешно.
Кейдж хихикает, прижимая меня к своей груди. Он опускает голову и нежно целует меня в губы.
— Он не может быть и близко таким большим, как твой рот.