Через полчаса к его укрытию подошел Бенно. Нью-Касл вымотал акробата. Куда и подевалась пружинящая походка атлета – он теперь шел, шаркая, словно старик. В последнее время Амос часто видел, как его друг работает, вертится колесом, перескакивая с ног на руки и обратно, и так до бесконечности. То и дело ему приходилось ходить на руках либо стоять на одной руке. Хотя со стороны казалось, что для него все это не составляет особого труда, на самом деле он сильно уставал.
Бенно уселся рядом с Амосом, свесив ноги с края фургона, и принялся махать ими.
– Мне кажется, ты слишком много времени проводишь, наблюдая за птичками, – сказал он.
Легкий акцент делал отчетливым каждый звук. Почти все гласные у Бенно оказывались под ударением. Неизувеченный шрамом уголок рта акробата пополз вверх – губы растянулись в улыбке. Амос тоже улыбнулся. Не было никакой возможности объяснить приятелю, что он уже начал общаться с Эвангелиной, вот только девушка об этом пока еще не знает. Указав рукой на натруженные ноги Бенно, Амос попытался повторить его усталую походку.
Акробат тяжело вздохнул:
– Ну, не все мы так молоды, как ты. Что же касается городов, то для тебя все они на одно лицо. А для меня, – он показал покрытые царапинами и ссадинами руки с почерневшими, напоминающими шелуху от семечек подсолнуха ногтями, – улицы, мощенные кирпичом, – совсем не то, что голая земля.
Амос вспомнил об изувеченных пальцах Рыжковой. Профессия Бенно станет его проклятием. Парень изогнул большой палец и показал его акробату.
– У тебя еще много лет впереди, а твоя старушка прожила три твоих жизни. Верь мне… Кстати, о женщинах, – продолжил он. – Мелина о тебе спрашивала. Ступай к ней. Быть может, она захочет разделить с тобой свой фургон. Не робей.
Бенно легонько похлопал парня по плечу.
Амос отрицательно помотал головой.
– Русалка – не для тебя, – мягким тоном сказал Бенно. – Мелина или Сюзанна – достаточно уравновешенные, довольные жизнью девицы. Молчаливому мужчине нужна счастливая женщина. Эвангелина… За ней скорбь тянется так, словно хвост за кошкой.
Амос стремительно дотронулся до руки Бенно и многозначительно посмотрел на приятеля, скосив глаза.
Бенно медленно кивнул.
– Понимаю. В тех краях, где я родился, такие создания зовутся никси. Она наполовину женщина, наполовину рыба. – Амос неодобрительно фыркнул, и тогда акробат продолжил излагать свою мысль еще более мягким тоном: – Я понимаю, что это глупо звучит, но Эвангелина играет со смертью. Амос! Она никогда не говорила, откуда пришла. В этом таится угроза. – Мужчина прочертил на досках фургона линию. – Эта граница проходит между мертвыми и живыми. Она слишком тонка и может быть преодолена в одно мгновение.
Амос сложил руки, давая понять, что больше говорить с Бенно не намерен. Они сидели молча и наблюдали за тем, как Нат грузит сундуки с цирковыми костюмами на телегу. Клубки мышц надувались на его теле. Мелина сидела у костра и отмачивала больные ноги в горшке с соленой водой. Нат вернулся к телеге. Сюзанна присела возле Мелины, они принялись о чем-то болтать. Наконец Бенно спрыгнул на землю.
– Ты хороший малый и мой друг, – тихо произнес он. – Очень хороший парень. Я привык приглядывать за добрыми душами, ибо они сами не могут позаботиться о себе.
На секунду его взгляд стал предельно серьезным, но затем странная полуулыбка мелькнула на его лице.
– Я слишком много болтаю. Извини меня. – Развернувшись, он заковылял к своему фургону. – Будь храбрым. Счастливые женщины – благо для доброй души.
Амос сидел и ждал.
Эвангелина вернулась из города, неся в фартуке несколько маленьких стеклянных бутылочек. Амос помнил, что прежде в этом голубом платье ходила Сюзанна, но на Эвангелине оно выглядело более ярким. После быстрой ходьбы лицо ее порозовело. Локоны вились, обрамляя ее лицо. До этого мгновения, за исключением тех минут, когда девушка погружалась в воду в своем белом платье, Амос не видел ее такой обворожительной, такой красивой. Парень улыбнулся. Эвангелина, пройдя мимо того места, где он стоял, постучала в дверь фургона Ната. Силач отозвался и выглянул наружу. Амос напряг слух, желая услышать, о чем они говорят. Эвангелина передала ему бутылочки. Оказалось, что в них лечебные масла и мази, помогающие от болей в пояснице. Амос помнил, что Нат и раньше такими пользовался. Ментол, травяные масла и еще что-то, сильно пахнущее… Их надо втирать в кожу. Парень видел, как они обмениваются любезностями. В душе его скапливалась горечь. Лакомка терлась мордой о его спину, но успокоения нежность животного ему не принесла.
Он не видел, как Нат закрывал дверь, а Эвангелина направилась к своей лохани. Амос чувствовал себя полным дураком из-за того, что раньше не ушел отсюда, не забрал карты и не вернул их мадам Рыжковой. Согнувшись, он сполз по обшитому досками борту фургона на пол и зажмурился. Амос дышал тихо-тихо, вслушиваясь в звуки вечера. Он замедлил свое сердцебиение и постарался слиться со стеной фургона. Даже с закрытыми глазами молодой человек видел, как она передает черную бутылочку Нату, как ее пальцы касаются его пальцев. Сердце пронзила острая боль.
Он услышал свое имя. Сначала его выкрикнули возле фургона Рыжковой, потом близ Сюзанны… Его звала Эвангелина. Затем послышался голос Мелины, вот только слов он не разобрал. Звуки его имени смешивались с потрескиванием дров в костре. Если он останется с Лакомкой, его могут не найти. Он положит карты обратно. У него проворные пальцы, бесшумная поступь, и если он будет достаточно ловок, то не разбудит старушку.
Но Эвангелина все равно догадается. Лакомка жевала кончик его головного убора. Парень отогнал ее. Он не может больше ходить, повесив голову, и думать, что Эвангелина считает его поведение просто нелепым. Он и так уже болен ею, причем серьезно. Он услышал, как Сюзанна что-то говорит Эвангелине. Теперь голоса раздавались ближе. Если он ничего не предпримет, она увидит карты и сочтет их еще одной дурацкой выходкой сумасшедшего немого. Маленькая лошадка потерлась мордочкой о его ладонь. Если он покажется, если постарается объясниться, то, возможно, она поймет. Он станет львом.
Амос повернулся к двери фургона и ударил кулаком по доскам. Он стучал до тех пор, пока Эвангелина не повернулась, чтобы узнать, кто же это шумит. Он сидел и ждал. Ноги подогнуты под себя. Такую позу он принимал всякий раз во время гадания. Девушка увидела его, но выражение ее лица совсем не походило на те выражения лиц зрителей, разбираться в которых мистер Пибоди в свое время его научил. Парень заметил карты, зажатые в ее руке. Знакомые оранжевые рубашки. Теперь он и сам не понимал, чего всем этим хотел добиться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});