задумчиво, — ты где такую цену-то видел да за такой товар, здесь одни стрелы чего стоят. Но, так и быть, за два злотых отдам, — торговец грустно махнул рукой.
— Ишь, чего у думал, два злотых ему, совсем уже напридумывал, злотый и девять серебряных, а иначе забирай, у другого куплю, мало их здесь, что ли?
— Немало, — согласился торговец. — Но таких, не найдешь ни у кого. Ладно, злотый и десять динариев и забирай, только смотри, чтоб злотый не новоделом каким был, а так согласный я.
— Ну, добре тогда. — Отсчитав монеты торговцу и получив заветный колчан, я его сразу прицепил на пояс, пусть болтается там, руки свободны, и идти не мешает.
— Все, внучок, пойдем в таверну, отдохнем, а то устал уж, — покряхтел прадед.
— Деда, может, пойдем по городу пройдемся, посмотрим, а?
— Да что на него смотреть, насмотришься еще. Колояр сегодня явно не управится, вот завтра и посмотрим.
— Деда, давай все же посмотрим, что в таверне-то сидеть, вон до площади пройдемся да в таверну потом.
Дед скривился и грустно вздохнул.
— Ну, пойдем, пойдем, раз не терпится тебе, — подтолкнул он меня в спину, и мы направились по улочкам града Щецина.
Я глазел на дома и людей которые встречались нам по пути. А еще заметил, что не было ужасных запахов, которые, казалось, должны заполнять город. Нет, неприятные запахи были, бесспорно, но не было так худо, как казалось в моих измышлениях.
Подходя к площади, мы ступили на деревянную мостовую, вся улица была уложена досками, словно деревянный пол. Что у меня вызвало достаточно удивления, не ожидал.
А вот на самой площади хватало людей.
На площади расположилась небольшая сцена посредине, возвышавшаяся на полметра, которую окружал разномастный народ, в том числе городская стража. Рядом со сценой стояла еще площадка чуть повыше, на которой было деревянное кресло, которое занимал мужчина, вальяжно развалившись во что-то всматриваясь на сцене.
И все это происходило возле каменного трехэтажного терема, огороженного каменным забором.
А еще рядом с площадкой было два столба, посредине которых висел здоровый бронзовый колокол.
— О, походу, на судилище попали, — дед задумчиво проговорил.
— И что, сам князь судит да рядит?
— Э не, похоже, посадник за всем смотрит, обычно-то судит кто другой из назначенных для этого дела, но бывает и посадник выходит, а бывает и сам князь, когда в городе бывает.
Протолкавшись сквозь толпу, увидел, как стражи уводят вырывающегося мужчину.
Я же принялся рассматривать посадника. На шее его висела толстая золотая цепь с медальоном, на котором изображался Триглав, через одно плечо был перекинут ярко-красный плащ на византийский манер, скреплённый золотой фибулой. В светло-синей рубахе, штанах выделанного шелка и красных кожаных сапогах, в руках он крутил одноручный меч, украшенный яхонтовыми каменьями.
Избитого и связанного человека стража выволокла на площадку. И стоящий рядом с посадником человек в богатых одеждах и с длинной черной бородой, заговорил:
— Сие тать и разбойник, убил вдовицу Валаву и торгового гостя Гнешко, что остановился у нее на постой, в том видоки есть, — его голос звучал мощно и раскатисто, подобно грому.
Один из мужей взобрался на площадку и поклонился посаднику.
— Я это значится, возле Валавы живу, утром глянь, а он из ее подворья выходит, — и указал пальцем на избитого мужчину. В руках нож кровавый держал, рубаха в крови, а за плечом мешок держит, значится.
— Ну я сыновей да холопа свово кликнул, ну и скрутили да на правеж, вот, значится.
— Так он что, средь белого дня таким выходил? — начал допытываться ближник.
— Та нет, рассвета еще не было, заря еще не началась, но светать начало, вот и.
— А что же тебе по ночам-то не спится, на чужие подворья заглядываешься.
— Так, это, значится, зуб у меня неймет, так неймет, — и мужик покачал головой, словно показывая, как у него зуб неймет. — Аж глаз сомкнуть невмоготу. Вот и повадился по подворью прохаживаться, иной раз полегчает, так я и спать иду. Вот и в тот раз так же было, только все равно легче не стало, я аж занемог.
Ближник взглянул на посадника, тот едва заметно кивнул.
— А в мешке-то что было? — продолжил ближник.
— То мне неведомо, мы и не заглядывали, так его, скрученного стражником, с мешком и отдали. В дом-то заглянули ну, прежде чем его вести, так там Валава мертвая и Гнешко были, вот, значится, ну, их вся улица-то и видела, — мужчина закивал.
— Мешок тот где? А ну быстро несите, — дал указания стражникам ближник. — Тот или не тот?
Свидетель посмотрел со всех сторон, даже пальцем в него потыкал.
— Вроде тот, похож.
Стоящий ближе всего стражник вытащил нож и вспорол горло мешка, а после вытряхнул все.
В мешке было какое-то тряпье, пояс с вышивкой, два ножа и мощна с монетами. Страж нагнулся и развязал.
— Серебро.
— А ведом ли тебе убийца? — обратился ближник к видоку.
— Так, конечно, ведом, это горбун Тимир, он за вдовицей все бегал, а она все его воротила, ни в какую, в прошлой године он ее подстерег да на сеновал отволок ссильничать хотел, о том многие слыхивали. Так Валава в сене топор нащупала да до крови его и отходила, ну, горбуна этого, Тимира.
Толпа загомонила, слышались смешки и подтверждения, что, дескать, да, слыхали, было дело.
— Что-то на горбуна он не похож, — посадник с любопытством взглянул на связанного.
— Так вдовица вроде горб-то того, топором и стесала во гневе, а он убег, думали помер, а нет, жив паскудник.
— Видать, прознал, что к Валаве торговец Гнешко наведался, вот и пришел в ночи-то.
Народ зароптал.
— Тихо, — поднял посадник руку.
— Что ж, здесь все ясно, и горбун Тимир повинен в убийстве вдовицы Валавы и торгового гостя Гнешко. Кто еще слово молвит, али родичи их?
Прождав пару мгновений, он продолжил:
— За злодеяния свои горбун Тимир повинен смерти и будет