и не хватит, поди.
— Достойно, — согласился прадед и погладил бороду.
Возле одного из прилавков я увидал мужчину, стоящего на бочке и зазывавшего покупателей:
— Подходи, честной народ. И парни, и девицы. И молодцы, и молодицы. И купцы, и купчихи. И гуляки праздные. Покажу я вам товар, из Персии да Византии. И Любека и Парижу.
Я аж улыбнулся, очень уж напомнило мне крылатую фразу «Подходи, не скупись, покупай живопись».
Спустя час блуждания удалось сторговать два отреза ткани по пять динариев[2]. Не шелковые ткани, конечно, но тоже достойные и еще выкрашенные в оранжевый цвет, бледноватый, но за такие деньги вполне неплохо.
А вот сестренки очень долго не мог определиться с подарком, пока не наткнулся на прилавок с деревянными шкатулками и фигурками.
Где продавцом и заодно мастером выступал одноногий не особо опрятный и разговорчивой мужик со шрамом на лбу и парой отсутствующих зубов. Не знаю, какой он по характеру, да и сомневаюсь, что увечье хорошего настроения добавляло. Но мастером он был отменным.
На шкатулке был вырезан лес, из которого словно выплывала молодая девушка. И все так живо, словно настоящее, или смотришь на полноценную картину в художественной галерее.
А фигуркой в придачу взял деревянного коня, его грива и хвост были вырезаны весьма аккуратно и виднелся каждый волос, казалось, отведи взгляд — и конь заржет и унесётся вдаль, вот это мастерство. И вся эта красота мне обошлась в четыре динария, а на остававшиеся три я взял сушеных фруктов, привезенных из Византии, кураги с черносливом, немного вышло, но шкатулку заполнить хватило.
— Что все купил? — спросил дед с ехидцей.
— Ага, — я все продолжал рассматривать фигурку коня.
— А себе что ничего не взял, али не приглянулось ничего?
— Так денег нет, деда, вот гостинцев же набрал.
— А о себе чего не подумал?
— А мне-то что, я вон в каком граде побывал, в священной роще был, а они нет, вот и пусть порадуются. Так что и не надо мне ничего, все есть, — и я погладил боевой топорик.
— Ой ли, неужто все есть? — усмехнулся прадед и улыбнулся в бороду. — А так, ежели мог, чего бы взял? — продолжал подначивать меня дед.
А действительно, чего? Кинжал есть, топор тоже есть. Кольчугу бы какую, так я думаю, у отца припасена для меня, а здесь дорого брать, точно денег не хватит. Книжку бы какую, но тоже, пожалуй, не стоит, ни германской, ни франкской, ни тем более греческой письменности я не разумею, да и кириллицу вряд ли сейчас встретить можно. Если только.
— Ну, ежели выбор был бы, то стрел деда, боевых, а то у тяти не допросишься, а с луком я вроде лажу.
— Стрелы, говоришь, ну пойдем, посмотрим тебе стрелы.
И мы вновь пошли по рынку.
На одном из прилавков, где продавалось оружие, мы обнаружили колчаны, набитые стрелами.
— Какой бы хотел? — крутя в руках один из них, спросил прадед.
Многие колчаны были с тиснением на коже, где простые узоры, а где-то полноценные картинки, мне приглянулся тот, на котором было изображение медведя, вставшего на задние лапы, в большинстве они были похожи, толстые стежки грубыми нитками, ежели перетрётся, можно и своими руками исправить.
— Вот этот, — и я указал на понравившийся мне.
Перед этим пересчитав и осмотрев стрелы, которые были в колчане, их оказалось восемнадцать, он не полностью был забит, так что можно еще не сколько сунуть, а стрелы хороши, наконечники выполнены из хорошего железа, древки ровненькие и перья одно к одному.
В общем, весьма качественный товар. А еще к ним можно было и наруч кожаный взять, но мне и мамка такой сможет сделать легко, как и колчан, вот только не такой красивый, да и стрел там уж точно не будет.
— Что хочешь за сие? — прадед обратился к продавцу. Низкому и толстому дану. Который, судя по всему, обосновался в городе и неплохо научился балакать на нашем языке.
— За этот чудесный колчан, выполненный из кожи молодого ягненка, с прекрасным медведем, сделанный мастерами в предместьях Рима, со стрелами, которые не будут знать промаха, оперением могучего сокола, отчего стрела будет лететь, словно ветер, в руках даже самого неумелого лучника, а в руках умелого пробивать любой доспех.
— Да, — с усмешкой проговорил родич.
— О, для такого товара совсем немного, я вижу, вы знаете толк и умеете выбирать, раз подошли к моему товару, а среди всех выбрали его. Всего три злотых, этот колчан со стрелами стоит того.
Дед же вовсю засмеялся, оглашая рынок смехом, а под конец аж закашлялся и начал бить себя по груди.
— Ух и насмешил меня, — вытер слезу выступившую у него, и продолжил, — а что, значится, поближе не было мест, откуда привезти-то можно было, путь-то того, неблизкий, через франков, а там и немцев, а там еще и ободриты с лютичами, да еще и по морю, видать, а там и ваши, бывает, озоруют, ты того, не продешевил?
— О, так разбираетесь, ну, если откровенно, то приукрасил, да, — согласился торговец. — А так сей колчан был сделан в мастерских Парижа, наконечники его выкованы в его знаменитых кузнях, а древки делали древоделы, посмотри, какие они ровные, так и просится, чтобы такую стрелу на тетиву положили.
— Ты еще скажи, что они сами стрелять будут, — дед вновь хмыкнул.
А после нахмурился и выдал:
— Один златой даю, — и, видя возмущенное выражение торговца и шесть динариев, — байки про Париж вон девкам рассказывать будешь, а я уже стар для всего этого.
— Да как так можно, нет, это совсем не можно, вот два злотых и пять денариев можно, это же сами посмотрите, — и торговец вновь начинает трясти товар, — вы такой нигде не найдете дешевле, да еще и такой хороший.
— А что не пять-то злотых просишь, тоже мне, из Парижу привез, а может он и вовсе под Волином сделан, есть там мастера, рассказываешь мне тут. Можно не можно. Один злотый и восемь динариев.
— Да ну, — торговец протянул