и Женю:
— Нравится ли тебе юриспруденция, или это вопрос престижа?
— Конечно нравится, — закивала Заячковская. — Это интересно. И это — общаться с людьми.
После рассказывала Гаечка, я ее вчера натаскал, она без запинки говорила, что ей нравится творчество, нравится работать со словом и сочинять истории, потому она хочет стать писателем.
Я спросил:
— Какой твой любимый писатель?
— Рей Бредбери, — не задумываясь ответила она.
Баранова включилась в игру:
— Почему тебе нравится именно Бредбери?
Как раз вчера мы готовили ответ на этот вопрос, и прозвучал он красиво:
— Его книги не просто интересные, но и берут за душу.
— Какое твое любимое произведение? — не сдавалась Баранова.
И это мы тоже подготовили:
— Рассказ «Ревун». Он очень грустный, в нем рассказывается о маяке и морском чудовище, которому в зове маяка послышался голос другого такого же чудовища.
— Какие еще произведения…
— Яна, спасибо, достаточно, — остановила учительница Баранову. — Саша, молодец, «пять».
Илона Анатольевна снова посмотрела на меня, и в ее взгляде я прочел понимание. Собрав самостоятельные у тех, кто отвечал письменно, она повернулась к доске и написала тему сегодняшнего урока.
Гайка, сидящая впереди, повернулась и показала мне «класс». Илья хлопнул по спине. Они выиграли маленькое сражение и торжествуют. Не они — мы выиграли!
После английского началась нуднейшая физика. Барик, Плям и Заславский сбились в стаю, сели на двух последних партах второго ряда и, бросая в Карася бумажные катышки, пока не было учительницы, пели:
— Буль-буль-буль карасики!
Санек крутился на стуле, как уж, отмахивался от бумажек, возмущался и угрожал, но на сильных не рыпался. Утомившись издеваться над Карасем, Барик завизжал резаным поросенком и под гогот друзей стал хрюкать:
— Хрю-хрю-хрю кабанчики!
— Охренел? — воскликнул Кабанов, вскочил, сжимая кулаки.
Барик изобразил недоумение.
— А что такое?
— Какого хрена⁈ — негодовал Кабанов.
— Какого хрена — чего? — все так же косил под дурачка Барик.
Санек Кабанов стушевался. Он и правда не знал, что предъявить Барику, и выдал:
— Хрюкаешь!
Плям, Заславский и Карась заржали. Плям спросил:
— А что, ему нельзя хрюкать? Почему?
Кабанов посмотрел на ядовито улыбающегося Райко, на ухмыляющуюся Баранову, рванул к Барику, чтобы дать ему в морду, но тот бросился прочь, в дверях столкнувшись с учительницей. Кабанов сел на свое место, поглядывая на Барика и что-то говоря Райко.
Физюля, Татьяна Михайловна Рудакова, была топ-2 в моем рейтинге самых нудных учителей. Лидировала в этом списке историчка. На физюлю достаточно было посмотреть, чтобы понять: этот человек блистать не будет. Серым у нее было все, кроме кожи. Она всегда носила вещи всех оттенков серого, куталась в серую вязаную шаль, носила серую жилетку, волосы и глаза у нее были пепельными, голос — тихим и монотонным. Эдакая огромная сумеречная моль, которую прокляли, и она вынуждена терпеть солнечный свет, буйство красок и визги человеческих детенышей.
Ходило множество слухов относительно ее серости. Одни говорили, что у нее аллергия на все, включая косметику и красители, другие — что серьезное психическое заболевание. Однако она жила в браке и растила сына-третьеклассника.
После физики мы пошли переодеваться на физру. Я подумал, что Гаечке сейчас особенно тяжело среди агрессивно настроенных девок. Только бы не тронули ее, она в одиночку не отобьется. Потому я переоделся первым и привалился к стене, дожидаясь подругу в коридоре. Она тоже переоделась первая, вылетела из раздевалки и встала рядом.
— Подумай хорошо, Гайчукча, — донесся голос Барановой. — Тебе ж хана.
— Как можно быть такой гнилой? — проговорила Гаечка, и мы вместе вошли в спортзал, предполагая, что оттуда нас погонят на площадку, пока погода хорошая.
Так и случилось. Размявшись, мы прыгали, бегали, метали мяч. Весь урок я ловил удивленный взгляд физрука. Окончательно его я удивил, пробежав кросс вторым после длинного и тонкого Памфилова, который, судя по комплекции, был прирожденным стайером, я же ближе к спринтерам.
А после физры команда бойцовского клуба наконец воссоединилась, и Гаечка, задыхаясь от восторга, рассказала Димонам и Меликову, как я подловил Баранову, и она не получила «отлично».
— Жаль, не видел этого, — буркнул Рамиль. — Какая же она мерзкая!
— Я бы тоже посмотрел, — улыбнулся Минаев, потерявший из-за нее заслуженную «пятерку», и злобно улыбнулся.
— Гнида мичуринская, — сострила Гаечка.
Анекдот про гигантские мичуринские овощи, Вовочку и раков, которых он выдал за мичуринских лобковых вшей, все знали, потому рассмеялись.
— Давайте так всегда делать, пока она не попустится? — предложила Гаечка. — Кто-то учит, готовится, а она пару вопросов задала — и молодец, а ты типа тупой. А у нее все вопросы дурацкие!
— Поддерживаю, — прогудел Чабанов.
Илья сказал:
— Делаем уроки на базе, помогаем друг другу, готовим вопросы на всякий случай.
Мы скрепили уговор, ударив кулаком по кулаку каждого.
— Сегодня в три на базе! — Я поднял палец.
— Не обещаю, — вздохнул Рамиль. — Бате надо помогать. Но вечером нагряну.
Мы начали расходиться по домам. Гаечка выглядела встревоженной и не спешила к себе. Посмотрела куда-то с тоской и спросила:
— Можно мне на базу сейчас? Илья, откроешь?
Я отследил направление ее взгляда и увидел учеников, выглядывающих из-за школьного забора. Отсюда было не разглядеть, кто это.
— Открою, — согласился он. — Только подождешь, пока я за ключом сгоняю?
Саша кивнула. Когда Илья исчез в подъезде, я спросил:
— У тебя с кем-то терки? Тебя пасут?
Ее щеки вспыхнули, она гордо мотнула головой.
— С чего ты взял?
Я промолчал, потому что выбежал Илья с ключом и пошел в подвал вместе с нами. Если