VIII. «Да, это было так: глухой бульвар, окрайна…»
Да, это было так: глухой бульвар, окрайна.Я ночью шел… Зачем? Я шел любить, мечтать,Я почему-то был совсем необычайноИ странно ласковым, готовым всё обнять.По мокрой улице мелькали беспрестанноОбличья темные, спеша, спеша, спеша…Отдельный огонек горел под крышей странно,Как одинокая и умная душа…Чуть-чуть шел мелкий дождь и мне казалась зыбкойБульвара глубина, темнеющая там,И молча я слагал с застывшею улыбкойСонеты призракам, бредущим по ночам.Ах, эти призраки! И мне казалось – каждыйНесчастен был и слаб, и бесконечно мал,Затерян в темноте и был охвачен жаждой,Чтоб кто-нибудь его ласкал бы, разгадал…Зачем в такую ночь они еще бродили?Ведь город каменный, неведомый, большой!..И было больно мне, что все они скользили,Скрывались, шмыгали, сливались с темнотой…
И вдруг я увидал – недвижная застылаКак будто женщина… далеко… на скамье…Я ближе подошел. Да, женщина. ЗакрылаОна платком лицо… Спала, казалось мне.Я рядом сел и ждал: она не шелохнулась…И стал меня страшить недвижный силуэт…Что с ней случилося? Зачем она согнуласьК коленям головой? Она жива иль нет?Быть может, это мать; она в глубоком горе;Ребенок умер, сын, прелестное дитя;Окаменевшая в отчаянном укоре,Она не чувствует ни ночи, ни дождя.Иль это нищая? Иль это… Или это…Не умерла ль она на улице одна?!
Я с криком сжал плечо и руку силуэта…И голову свою приподняла она.
Ужасно дряхлая, безбровая старуха,Безжизненно-тупа, глядела в темноту,
Большими складками свисали щеки сухо,Уж затемненные в густую желтизну.Губами тонкими не мне она шепталаНеобъяснимое… И побрела во тьму…Согнувшись, медленно… И вот уже пропала…
Я плакал, я дрожал… не знаю почему…
IX. «А иногда в тиши, когда всё странно-строго…»
А иногда в тиши, когда всё странно-строго,В душе, как призраки, медлительно растутДогадка страшная и страшная тревога –Все притворяются, что жизнь есть только труд?
Вглядитесь в них, в людей!В них брезжит смутно, где-то,Сиянье странных грез, невысказанных снов,Есть поиски иль грусть какого-то ответаНа что-то, что лежит в подвалах их умов!
Мы лгать обречены! Но в серой мгле пороков,Как лава под землей, как дремлющий экстаз,Есть ожидание растерзанных пророков,Застывших бледных лиц и молча страстных глаз.Вдруг будет день – Канун. Мечта, что создаваласьТысячелетьями, вдруг станет всем близка…О, если бы она когда-нибудь прорвалась,Пан-человечества бездонная тоска!
Начнется шепот губ по темным закоулкамИ будет всё расти, повсюду проникатьИ станет наконец всеобщим, страшным, гулким,Но где-то в глубине, не смея закричать…Смятутся книжники, встрепещут лжи авгуры,Появятся слова, слова, как меч, как суд,Их скажет кто-нибудь, и все посмотрят хмуроИ сразу замолчат. Ведь все чего-то ждут.Железный лязг замков заполнит ночь тревожно,Угрюмо все начнут запоры починять;Раздастся шум иль крик, все шепчут: это ложно!Безумцы явятся.Их будут убивать.
Все станут хитрыми, все будут сторониться,Глядеть из-под бровей, грозить кому-то в высь,И вот реченное от древних книг свершится –Внезапный, острый вопль раздастся: Бог, явись!
Он будет диким, крик! Вберет он стоны «Хлеба»И стоны «Истины» и будет страшно прост,И он порвет, как холст, лазоревое небо,Раздвинет облака и долетит до звезд…
И се в ответ ему, как медный глас страданий,Ударят языки восторженных церквей,Заговорят века печальных ожиданий,Заплачут женщины и обоймут детей.В прекрасных мантиях, с подъятыми крестами,Герольды горожан на площадь созовут,Пройдут процессии с зажженными свечами,Первосвященники в их голове пойдут!Там будут девушки в одеждах белоснежных,Там дети будут петь старинные псалмы,И гимны плачущих, и радостных, и нежныхРастрогают сердца привыкших к рабству тьмы.Et erit Veritas.Исчезнет мертвый, странный,Прозрачный, страшный мир, который мой удел,И встанет зрячее в безумии ОсанныВсё человечество, нашедшее предел!
Но этого… не будет никогда!..
СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ
«Есть редко такие мгновенья…»
Есть редко такие мгновенья,Когда хорошо и светло.К прошедшему нет сожаленья,А в будущем нет воскресенья,Но жалко – не знаю чего.Прочту я святые страницыПоэта какого-нибудь,И вот поплывут вереницы,Живые, прекрасные лица,И что-то стесняет мне грудь…И в лицах я вижу стремленьяПечальной, понятной души,Но нет ни тоски, ни сомненья,Всё стройно в ночные мгновеньяИ славно, и грустно в тиши.Да, грустно. Свеча догорает,Шипя, потухает она…В уме моем слабо мерцают,Плывут, созидаются, таютОбрывки какого-то сна…И так хорошо, что на светеЕсть где-то еще красота,Что шумны и веселы дети,Что есть еще смелые эти,Что любят и жаждут креста,Что яркие любят одежды,Что в полночь глядят на звезду…Но полн я спокойной надежды,И грустью туманятся вежды:Себе ничего я не жду…
1904
«Ветер злобный мутил, волновал океан…»
Ветер злобный мутил, волновал океан…Вал за валом на приступ бежал,И, грозя берегам, свирепел ураган,Разбивался грудью у скал…Как фаланги в шеломах, блестящей броне,Хищно мчались громады из водИ бежали угрюмо и с шумом онеНа жестокую битву вперед.Всё стремились туда, где сурово стоитИз камней вековечных стенаИ вокруг ее бешено пена кипит,Завывает и стонет волна.И летит, колыхаяся, пенистый ряд,Полный мести зловещей, к скалам…Вот удар… Грянул гром… и лишь брызги летятК ясным, звездным, немым небесам.Но бесстрашно вперед и на смену емуНовый злобный и бешеный валНес зеленую, плотную к скалам волнуИ об камень ее разбивал.И остатки волны, и крутясь, и шипя,Подымая у берега муть,Уходили опять, приходили кипя,Били мертвую, твердую грудь.Гей же, братья, ко мне! Все скорее в ряды!Все в фаланги бесстрашных бойцов,Мы пойдем умирать с смелым криком борьбыИли свергнуть твердыни оков.Братья, дружно вперед мы пойдем, как волна.Мы, кипящие злобой святой,И с скалами рабства пусть воюет она,Как немолчный и грозный прибой!Пусть у выступов скал мы погибнем в бою,Не страшны нам все жертвы борьбы,Тем, что идут на бой, звонко песню пою,Тем, что в битве находят гробы!
1904, Крым. Ялта
МОЯ ЛЮБОВЬ
Нет тягостной любви и лишь полна
страданий одна любовь – Фамари и Аммона.
Трактат Авот
Я мрачен с вида.Как пирамида,Я недвижим.
Рожден балбесомИ лени бесомЯ одержим.
Скучал до боли,Но глазки ОлиРаз увидал!
И легче пуха,Быстрее духа,Пред ней предстал.
Стройна, высокаИ черноокаОна была.
Полна движенья,И треволненья,И вся светла.
И, как у Гретель,В ней добродетельВисит, как груз.
А я вихрастый,Хромой, очкастыйИ весь кургуз.
Одну надеждуЯ на одеждуЕще имел…
Взглянул на брюки…Какие мукиЯ претерпел!?
С тревогой тайнойВзглянул отчайноНа свой мундир…
Поникли вежды…Мои надежды –Мечты, эфир…
1905
«Я вспомню. Был вечер, и мебель…»