Читать интересную книгу Рассказы - Е. Бирман

— Я пришел, когда шли уроки, в коридорах было тихо… — начал он.

— И я однажды так пришел в нашу школу, — перебил его Э., — и меня ужасно поразила эта тишина и голоса учителей за закрытыми дверями. Совершенно удивительное, потустороннее чувство!

— …я остановился у дверей химкабинета, — продолжил И., — и как раз в этот момент учитель химии повторил свою единственную в году, но зато ежегодную шутку: «Мочевина — это не то, что вы думаете». Кстати, химия нынче в нашем городе — королева наук, почти каждый ученик старших классов собирается изучать после школы изоляцию кабелей. А потому вес одной шутки учителя химии в этом году равен весу трех и больше по сравнению прошлыми годами, несмотря на то, что удельный вес шутки остался неизменным. Этот факт, кстати, до недавнего времени грозил помешательством учителю физики, положение которого и без того было достаточно незавидным, потому что никто в городе не считал любопытным его утверждение о том, что сопротивление медной жилы кабеля равно приложенному к ней напряжению, деленному на протекающий в ней ток. Ведь у нас здесь никто и никогда не занимался такой жуткой абстракцией как деление напряжения на ток. А вот резиновой изоляцией перепачканы даже руки детей в детском саду.

— В литературе, как говорится, на вкус и цвет товарищей нет, — резюмировал И. — вот, например, рассказ учителя физики про сопротивление проводников наших сограждан совершенно не занимал, а стоило ему изречь в классе, что по медным проводам можно передавать как информацию, так и энергию, а по оптическим — одну только информацию, как во всем городе только и разговоров об энергии и информации, и учитель физики теперь в каждом доме — желанный гость.

— Из этой твоей истории про учителя физики, энергию и информацию как раз и вытекает, что существуют такие идеи, темы и способы их изложения, которые всем подходят, — заметила Г. без воодушевления.

— Ты имеешь в виду научную фантастику? — спросил Э. равнодушно.

— Или, может быть, детективы? — зевнул И.

— Набьешь ими мозг, словно желудок соломой, — сказал Э. недовольно, — а ощущения эмоциональной сытости нет.

— И интеллектуальной тоже, — согласился И.

Э. тоскливо глянул на рыбный ресторанчик, из которого недавно вышли мастер М. и юная школьница. «Весьма удовлетворенный, кстати, вышел», — заметил про себя Э.

— Вы что, читать не умеете? — будто черт из табакерки вынырнул перед ними и сердито окрикнул их тот самый мастер М.

Его не заправленная в брюки рубашка выступала из-под пиджака, а длинные губы — из бороды и усов. Губы легонько лоснились и блестели, на них словно мужская помада (если бы таковая существовала в продаже) была пленка волшебно легкого рыбного жирка.

— Не видите маркировку на кабеле? Это же тот самый знаменитый патент: оболочка пропитана особым составом, который предохраняет ее от тропических насекомых, а также и весь кабель целиком от того, чтобы его могло выкопать и продать по частям местное население. А вы сидите тут рядом с бухтой в яме на солнцепеке. Никто, кроме еханых ученых, которые эту хрень выдумали, не знает, как она работает. Зато результаты всем, кроме вас, долбаков, известны. Три классных детектива написаны после первой же прокладки этих кабелей в Африке: «Пропавшее племя», «Бессильный фаллос» и «Безумие на экваторе». Все уже стали мировыми бестселлерами. Голливуд по «Бессильному фаллосу» фильм снимает.

— Невежи!.. М-м-а… — добавил мастер, но уже мягко, по-отечески, избегая употребления непечатных выражений.

Мастер М. ушел, а спорящие засуетились, торопясь покинуть опасное место. Покачивая, как обычно, головой на длинной шее, мимо них протащил кабель городской сумасшедший. Воспользовавшись уходом мастера, он стал разматывать бобину с готовым к экспорту кабелем.

— Что самое важное в жизни? — спросил он спорящих.

— Эстетическое, эмоциональное, — высказал свое мнение Э.

— Интеллектуальное, — оппонировал ему И.

— Гуманное, — возразила обоим Г.

— Кошачье, — сказал Э.

— Собачье, — не согласился И.

— Человечье! — воскликнула Г.

Спор на этом закончился, потому что двое воспитанных мужчин обязаны оставить последнее слово за женщиной, даже если они с ней не согласны.

МОЙ ДЯДЯ

Высокий, метров семнадцати ростом, человек склоняется к моему лицу, чтобы лучше слышать мои раздраженные ответы ему. Но все равно приходится задирать голову к его физиономии, здоровенной и вопросительно сморщенной. Я раздражен, потому что — ну, сколько же можно спрашивать?

У меня уже начинает болеть шея. Между шеей и спиной, я чувствую, образовались уродливые складки кожи, и воротник рубашки упирается в совсем недавно остриженный затылок, а он все никак не может понять, как ему пройти к кладбищу, где, как он утверждает, похоронен его дядя. Думаю, когда он наконец доберется до нашей громадной, но тесной юдоли скорби, никаких проблем с поиском могилы там у него не будет, если его дядя был такой же длины, как он. Отвели, наверно, под его дядю половину ряда.

Какой же он нудный — уточняет и уточняет, вяжется, вяжется и никак не отстанет: «А потом куда, а затем как?» В таких случаях выясняют у одного встреченного человека первую часть пути, у другого — следующую, и т. д. А этот все вытягивает и вытягивает сведения, солитер этакий, кажется, никогда не отстанет со своими расспросами.

— Нет, не пришлось знать вашего дядю, — отвечаю ему. — Он что, тоже был рослым мужчиной?

Ей-богу, похудею минимум на килограмм после беседы с ним. Но вот, кажется, понял наконец, что надоел мне. Почувствовал. Отвязался.

Вон он — идет в своих несуразных башмачищах. Повернул направо, как я ему объяснил. Выискивает, у кого бы еще спросить. Говорящая жердь. И голос такой — как у крупного человека, но по густоте своей тянет все-таки не на семнадцать, а только примерно на два с половиной погонных метра.

«Мой дядя, мой дядя…» — изобразил я его манеру говорить большому черному горбатому джипу, припаркованному на обочине рядом, и полюбовался разделенным надвое отражением своего лица: подбородок и рот двигаются, кривляются («мой… дь-я-дь-я…») на полированной черной дверце, а нос, глаза и лоб — глядят из тонированного стекла и будто бы поверх моей настоящей головы — в небо.

Я подумал: пойти за ним, посмотреть, что будет дальше, или — ну его? Решил — ну его, сел в этот самый джип, потому что он мой, и поехал на рынок. Мне нужно было там купить два пучка свежего сельдерея.

МОЯ СОБАКА

Все началось с того, что я купил для своей кровати красивое покрывало коричневых тонов. Если было холодно, я им укрывался, набрасывая поверх одеяла, а если нет — откидывал в сторону.

И вот одной прохладной ночью, замерзнув и оттого проснувшись, я сначала, как обычно, проверил, не изменило ли мне ощущение хода времени во сне, то есть сказал себе: «Сейчас столько-то времени», — потом глянул на часы. Иногда совпадение вплоть до нескольких минут поражает меня и наполняет гордостью, я вижу в этом признак душевного здоровья. Но сразу вслед за этим действием на сей раз я обнаружил, что покрывало одним краем сползло с постели, а из его складок родилась собака и села в темноте на пол у моих ног. Я посмотрел на нее внимательно, затем, отвернувшись, стал глядеть в окно на темные ветви фикусовых кустов и думать, а она тем временем не сводила с меня глаз, и я понял, что она не ищет причины броситься на меня, а ждет, что я решу насчет ее дальнейшего проживания в моей квартире, и такое ее поведение только подчеркивало, только делало еще более несомненным — это моя собака.

Ну и что? Мне теперь, значит, придется купить ошейник и водить ее гулять по утрам? С одной стороны это неплохо — лишний повод размяться физически, с другой — уж очень я не привык заботиться о ком-либо. Я подумал, что если я сейчас расправлю покрывало, то собака, возможно, исчезнет. Я шевельнул по очереди озябшими ногами, прислушался к жизни своих внутренностей, высвободил из-под одеяла авангард тела — плечо. Опершись на локоть и протянув руку, я раскрыл окно шире, и в спальне сразу стало еще холоднее.

Мне, в общем-то, совсем необязательно было кряхтеть, чтобы подняться с постели, но из горла сам собою вырвался такой скрипящий звук, будто мне нелегко встать на ноги, и я понял, что это я рисуюсь таким образом перед своей новой собакой.

Я подумал еще немного, теперь уже стоя в тапочках и поглаживая одним пальцем слабый комариный укус на плече, осторожно расколупал-очистил заржавевший прохладной ночью нос, затем ушел в соседнюю комнату, достал там из шкафа одеяло, подходящее по плотности к температуре в комнате, и лег досыпать на диване.

ИЦХАК АРОНОВИЧ

Ицхак Аронович (ударение на втором «о», это фамилия) знал, что ночью во сне отлетает от него душа, а если возвращается на время, то тогда он мается бессонницей.