Читать интересную книгу Рассказы - Е. Бирман

— Я понимаю, — сказал я, — такая крыша хорошо продувается, и из-за того, что одна пластина проходит через три паза, может быть, будет стоять прочно, даже когда клей рассохнется, но, по-моему, эта крыша не держит дождя.

В ответ мой друг только кивнул головой в сторону. Я осмотрелся — все дома вокруг были такой же высоты, и все были крыты стеклом. Это было красиво. При взгляде с расстояния становилось понятно, что в нарезке пазов есть система — по крышам будто шла стеклянная волна. «Пазы не ты нарезал»? — спросил я и получил кивок в подтверждение. Неровные края стекла создавали впечатление как от морского тумана.

Что ж! Красиво и как у всех — это аргумент. Даже два. И оба, что ни скажите, сильные. Но вот я не верю, что в этом квартале больше никогда не будет дождей, пусть хоть все станут твердить мне, что так оно и есть. Как это может быть, чтобы во всем городе лил дождь, а этом квартале — нет?

Когда-то, не так уж и давно, у меня была молодая жена. Когда я вернулся из плавания, я застал в доме ее младшего брата, а моя мебель была разобрана и перенесена на чердак, и во всех комнатах (я люблю простор) стояли теннисные столы и незнакомые мне люди играли в пинг-понг на деньги. Жена обращалась со мной осторожно, не возражала мне ни тогда, когда в моем голосе зазвучала угроза, как в скрипе натянутых корабельных канатов, ни когда я прогнал из дома ее брата, ни даже, когда порубил топором теннисные столы и вернул свою мебель на место. Она не возражала мне ни в чем, и я скоро снова отправился в плавание. Когда я вернулся, младшего брата в доме не было, и никто из соседей не видел его в последнее время, но опять в комнатах были теннисные столы и опять играли на деньги. И тогда я понял, что младший брат ее тут был ни при чем, это такая пагубная страсть у нее самой. Я так думаю, что один разлад можно забыть, но что повторилось дважды, то повторится и в третий раз, и в четвертый. Я считаю не до трех, я считаю до двух. На этот раз у меня не было охоты крошить теннисные столы, я заказал багажные ящики, упаковал в них весь спортинвентарь, включая ракеты, сетки и шарики, и попросил свою жену написать на ящиках адрес, по которому она и сама потом тоже отправится. А мебель опять вернул на место. Я это все к тому рассказываю, что с логикой и здравым смыслом у меня все в порядке. И чувством красоты и решительностью я тоже, слава богу, не обделен.

Я обвел взглядом квартал. Он был прямоугольным, как все кварталы в нашем городе. А вы видели когда-нибудь прямоугольные дырки в облаках, да которые еще бы стояли на одном месте во время дождя? То-то же, что — нет. И я не видел, ни в нашем городе, ни в открытом океане. Поэтому я еще немного повертел стеклянную пластину в руках, затем вернул ее другу и потом уже просто сидел на еще свободной части стропил, продолжал следить за его работой, но воздерживался от помощи. Я знаю — мой друг за это на меня не обидится. Именно так, неучастием, я всегда выражаю свое несогласие с ним. Кто знает, посчитался бы он с моим мнением тогда, два года назад, — может и не прогорел бы в том деле.

ЧУДНЫЙ КРАЙ

Все в наших краях ядовито. Вернее, все то, что дико, свободно растет. Не станем мы лист подорожника класть на случайную мелкую ранку, в жуткий нарыв обратится тут же она. С дикой яблони плод не сорвем, опасаясь корчей смертельных. Сирени цветущей запах вдохнув, резвый на землю падет жеребенок и околеет мгновенно.

Смущены? И напрасно! Часто ль вы падали сами на землю, рвали и ели невинную в вашей земле зеленую колкую травку, что щиплют лениво коровы? Бьюсь об заклад, что ни разу в голову вам не пришло завтрак устроить из трав, что растут под ногами. Так же и мы — диких плодов не едим, запах цветов полевых не вдыхаем. Наши далекие предки в позабытые уж времена вывели злаки, пригодные в пищу: съедобную, сытную рожь, золотую пшеницу, ее мы назвали «культурной». Возле наших домов, за плетнями, чудные зреют яблоки, вишни и белые груши. Есть во дворе и кофейного цвета розы у нас, не источают они никаких ароматов. Но они-то и пища тучных наших коров, а уж запах и вкус молока напоминает и розу, и кофе. Заборы вкруг наших домов — символ и знак, они отклоняют отраву, довольство надежно храня.

Хуже, когда омрачаются ясные дни тучами наших раздоров. Сколько бессонных ночей помню я, проведенных в охране колодцев, в бденье полночном, в тревоге, чтобы обиженный мною сосед в воду не бросил дикого лука стрелу, от которого с рвотой кровавой тело мое быстро извергнет и жизнь.

Также не жнем никогда мы окраины наших полей, слишком легко подменить там пшеницу культурную дикой. Путнику мы оставляем края нашей нивы. Ведь изначально риском наполнено странника существованье. Опасностью больше одной или меньше. Много ль значит она для него, его ненадежная жизнь?

Выше всего почитаем мы силу янтарного нашего меда, плода золотистых, привольно летающих пчел. К ним уваженье не знает предела. И осторожность, конечно. Встреча с пчелой непредсказуема может быть и чрезвычайно опасна, как с дуэлянтом заядлым бесстрашным, что острой рапирой своей многих отправил уж в ад или в рай, смотря по заслугам.

Но нет и не будет народа на свете счастливей, вольнее, чем наш. Молоды мы, озорны и беспечны. Кометою яркой в празднествах буйных проводим мы дни наших жизней недлинных. Если ж хандра, иль болезнь, или старость, или напасть другая коснется коростой своей лучезарного существованья, мажем на хлеб мы сладчайший наш мед, вкушаем и умираем во сне.

Чудный, божественный край! Благословенная жизнь!

ЛИТЕРАТУРНЫЕ СПОРЫ

Когда в маленьком городке начинается экономический бум, все словно сходят с ума. Так случилось в городе N. с населением не то сорок, не то тридцать тысяч душ. Глупая молодежь катала гигантские бобины медных и оптоволоконных кабелей, пожилой алкоголик, бормоча проклятья, дрожащими руками припаивал жилу за жилой к миниатюрным совочкам большого круглого разъема. Даже на станциях городского метрополитена через всю платформу тянулись провода, вдоль которых бегали ошпаренные возможностью заработать женщины. Ожил рынок недвижимости. Г. купила, наконец, трехкомнатную квартиру. Не было ничего неестественного в том, что покупке радовалась не только она, но и миловидный молодой человек, назвавший себя смешным словом «риэлтор», которое он, представляясь, употребил, добавив его через запятую к своим имени и фамилии. «Такой не сумеет обмануть, даже если захочет», — решила она. Особенно радовало, что из окон квартиры было видно море. Когда она пришла во второй раз полюбоваться своим приобретением, то обнаружила особенность, не замеченную ею при покупке: комнаты не сообщались между собой, и чтобы перейти из одной в другую, нужно было выходить на улицу. «Он по ошибке продал мне вместо одной трехкомнатной три однокомнатные квартиры, — подумала Г., — ничего не поделаешь — судьба».

Охваченный золотой лихорадкой населенный пункт — прекрасный фон для дискуссии на отвлеченные темы. И нет ничего странного, если прелюдией к литературному спору послужит какое-нибудь высказывание о музыке, ведь и во всяком рассказе или повести сначала задается тон, а уж потом читающего приглашают к путешествию по закоулкам событий, эмоций и мыслей.

— Меня как-то в юности поразило, насколько разительно отличны между собой «Yesterday» в исполнениях Пола Маккартни и Тома Джонса, — сказал Э., — я не много понимаю в музыке, но у Маккартни были иней, волшебство, рябина на коньяке, то есть чистая красота, и поэтому я называю его исполнение кошачьим, а Том Джонс пел с большим чувством, его пение было как мясного цвета бархат в театре, и его стиль я назвал — собачьим. Предпочитаю я, конечно, оригинальное исполнение, то есть — кошачье.

«Сноб», — не впервые подумал И. (все имена в этой истории вымышлены) о своем собеседнике, а вслух сказал:

— Ну, значит, ты — кошки, а я — собаки.

— Это, должно быть, верно, — согласился Э.

— Любопытно, куда отнесла бы себя Г. в рамках данной классификации, — сказал И., — что-то она запаздывает. А я тоже, знаешь ли, размышляю в некотором смысле о «Yesterday», то есть о делах давно минувших дней, в частности, об опасном политическом вакууме, образовавшемся на месте развалившейся Австрийской империи. Я даже мечтаю о некоем новом союзе малых стран, который гарантировал бы их будущность и влияние в мире. Ведь что греха таить: НАТО, Европейский союз, — там тон задают большие акулы. Я даже подобрал название, в котором присутствует одновременно и дань традиции, и взгляд в будущее: «Венский союз». Я обратился бы к малым странам Европы с такими словами: «Хотите, чтобы судьбы ваши были в собственных ваших руках? Чтобы будущее ваше зависело только от вас самих?»

Э. быстрым кивком воздал должное мыслям и воодушевлению собеседника, немного помолчал, а потом сказал:

— А я, знаешь ли, перечитывал вчера несравненного Флобера, потом задумался, потом задремал в очень нелепой позе — на боку, на локте, подперев кулаком лоб, напротив горящей настольной лампы. Но когда засыпал, мне приснилось, будто я ем бутерброд с колбасой и запиваю его чаем. Хлеб был черным и квадратным, на нем был тонкий слой масла, а колбаса была вроде бы «Докторская», знаешь, бледная такая, нарезанная кругами. Один круг лежал в моем сне на хлебе с маслом, четырьмя сегментами свешиваясь по четырем краям хлебного ломтя.