Читать интересную книгу Рассказы - Е. Бирман

ИЦХАК АРОНОВИЧ

Ицхак Аронович (ударение на втором «о», это фамилия) знал, что ночью во сне отлетает от него душа, а если возвращается на время, то тогда он мается бессонницей.

И вот он проснулся и почувствовал, что в ноздре у него, когда дышит, бьется и щекочет нос насекомое. Он поковырял в ноздре пальцем, втянул воздух — бьется, щекочет. Вывернул другую руку так, чтобы поковырять ею под другим углом. Поковырял, втянул на пробу воздух — никуда не делось насекомое.

И тут почувствовал Ицхак Аронович, что ему холодно, поискал причину и увидел, что одеяло висит над ним в воздухе как ковер-самолет, а на нем восседает его душа. Это как же, удивился он, я не сплю, а душа моя летает на ковре-самолете? Но душа и не думала летать, она просто сидела на одеяле, а оно висело в воздухе на одном и том же месте, прямо над кроватью с недоумевающим Ицхаком Ароновичем.

Он вспомнил, что когда-то хотел и сам изобрести такое одеяло, которое чувствовало бы температуру и держалось бы в воздухе, пока в комнате жарко и опускалось бы, когда воцаряется утренняя прохлада. Но одеяла такого Ицхак Аронович так и не изобрел, а сейчас как раз и царила утренняя прохлада, но одеяло не опустилось. И вот Ицхак Аронович не спит, а душа его сидит верхом на одеяле, перегнулась над краем и молча глядит на него.

Он зябнет, одеяло автоматическое не изобретено, а это, обычное, не опускается, душа отлетела, сидит, будто на ковре-самолете, молчит и как последняя дура пялится на Ицхака Ароновича, а в ноздре у него бьется и щекочет нос насекомое и ни одной из двух рук его оттуда не прогнать и не выковырять.

Вот случаются иногда, особенно по ночам, такие нелепые ситуации. Нелепые и совершенно безвыходные. Бедняга, Ицхак Аронович!

СМИТ

Смит умер. Был отличный день с солнцем и легким ветром. Такой день, если он выходной, грех пропустить, не выехав на природу, и с ним трудно расстаться, если он уж выдался таким прозрачным и свежим, хотя знаешь, что от непривычного обилия воздуха позже заболит голова. Был пикник в рощице, был синий раскладной столик, с которого поднял Смит граненый стакан и выпил всего только грамм семьдесят водки. Закончив пить, он собирался поставить на столик стакан, но промахнулся мимо его непрозрачным дном, зажав в руке дружелюбные, не острые грани, и умер.

Мы звали его Смит не только потому, что так переводилась его фамилия, но больше оттого, что он был силен, резок, основателен и повернут спиной к эстетической стороне жизни. Он генерировал мысли крупные, смелые. Когда очередная идея захватывала воображение, он становился безразличен к рутинным обязанностям, демонстративно забрасывал текущие дела и обсуждал свое изобретение с теми, кого считал равными. Мании величия он был лишен, и круг его «равных» был широк.

Однажды он вернулся с испытаний нахохленный, мрачный. Кровь, достигая лица, казалось, останавливалась на обратном пути к сердцу, упираясь в плотину. Он рассказал, как всегда, прямо и точно, почему его оригинальная, легкая система «отделения груза» чуть не стала причиной разрушения самолета и гибели экипажа. Только один раз я видел его до этого в таком состоянии. Это было, когда в отдел заглянула его бывшая жена. В ней было много упругости. Правда, чуть жестковатым было миловидное лицо. Но черты ее внешности, привлекавшие обычно внимание, тогда как будто стерлись и стали неважны на фоне поразившей всех нас, видевших эту сцену, ненависти, зажегшейся в ее глазах, когда она увидела Смита.

Узнать, почему они развелись, было невозможно и казалось бессмысленно — все равно такое остервенение нельзя ни объяснить, ни понять, но кто-то из женщин все же спросил у Смита, зачем он вообще женился. Мне теперь никак не вспомнить, какой именно глагол употребил, отвечая на этот вопрос, Смит, чтобы остаться в пределах приличий.

— Хотелось…, — сказал он коротко, явно стараясь, чтобы его ответ, несмотря на лексические ограничения, прозвучал дерзко и грубо.

Я не верю в цельность характеров. Тем более не верю, что смерть человека может быть похожа на его жизнь.

ХОРОШИЕ ВРЕМЕНА

Мой сосед зашел ко мне, и просто светится весь, просто — сама радость.

— Приобрел iPhone, — объявил он. — Ты только посмотри! Компас, прогноз погоды, Интернет, почта, калькулятор! Хочешь знать, где мы находимся?

— Я знаю.

Он отмахнулся:

— Не то, — и нажал иконку, — видишь точку, и вокруг нее круг сходится, расходится. Это мы здесь, а вот наша улица, а вот соседние. Здорово? А отсюда можно песни скачивать. Послушай, какой звук: «Баттерфляй, баттерфляй…» А?

— Здорово.

— А когда звонят… Позвони мне.

Я позвонил.

— Видишь? Нажимаешь здесь — громкоговоритель, сюда — клавиатура, это на случай, если звонишь куда-нибудь, где тебя попросят нажимать цифирьки. А-а-бал-деть. И я еще не загрузил навигатор, его можно купить за сто баксов, но можно взломать и установить бесплатно.

— Взломать?

— Ну, это так говорят. Это значит получить доступ к файловой системе, и тогда можешь добавлять сам, что хочешь. Слушай, я курить хочу, давай на крышу поднимемся, посмотрим, правильная ли карта.

Поднялись. На крыше ветрено, чтобы прикурить, нужны две руки — в одной зажигалка, другая — экраном от ветра, чтобы пламя не сбивало. Телефон сосед не мне дал подержать и не в карман положил, а опустил нежно так на борт крыши, повернулся к нему боком, прикуривает и краем глаза на аппарат косится, любуется. А когда затянулся в первый раз и убрал зажигалку, подмигнул и вдруг подхватил меня и поднял в воздух.

— С ума сошел? Опусти! — кричу, а сам удивляюсь — надо же, какая радость у человека, как тонко способен он ощущать техническое совершенство, как глубоко переживает восторг перед его красотой.

А ему и этого показалось мало, чтобы выплеснуть свое чувство. Он еще и побежал.

— Эй! Осторожно! — кричу. — Крыша все-таки!

А он, оказывается, до того влюблен в технический прогресс, что ему и по крыше бегать с немалым, надо сказать, грузом недостаточно. До того недостаточно, что он решил пошутить и поставить меня на край крыши.

А что такое край крыши? Это блоки двадцатка, выложенные в один ряд. Помимо раствора они приклеены битумом или еще какой-то ерундой для водонепроницаемости. Но чувствую, блок, на который он меня ставит, шатается. И ставит он меня быстрее, чем я могу грамотно сформулировать, что штука эта подо мной неустойчива.

Он, правда, не до такой степени сумасшедший, чтобы меня не придерживать на случай, если потеряю равновесие или голова закружится, но когда камень подо мной покосился, а потом съехал в пустоту, то что толку было меня просто придерживать. Хорошо еще, что я не за него ухватился (тогда бы вместе ухнули вниз), а уцепился за другие блоки (они оказались прилеплены прочно) и повис на руках. Сосед мой, конечно, тут же на корточки встал, за запястья меня схватил, тянуть назад на крышу пытается.

— Выплюни сигарету, — говорю тихо, а сам удивляюсь, откуда во мне вдруг такое самообладание.

Он выплюнул и кричит как бешеный:

— Карабкайся!

— Послушай, — отвечаю рассудительно, — я тебя от сигареты избавиться попросил не потому, что мне дым мешает, а чтобы ты на помощь позвал. Какое тут карабкаться? При моей комплекции я только сползать могу.

— Сползать не получится, — говорит на полном серьезе, — стена отвесная.

И тут мы начали вместе смеяться, но я очень быстро отсмеялся и говорю:

— А теперь вместе кричим.

— На помощь! — в унисон получилось.

— На помощь!

— На помощь!

Слышу, внизу крики. Значит, прибегут. А сосед мой бледен, меня держит, и я чувствую, руки его дрожат.

— Что еще интересного, — спрашиваю, чтобы его успокоить, — в твоем телефоне есть?

— Есть иконка «App Store», устанавливать разные аппликации, например, такую, которая музыку узнает и говорит, из какого она альбома, кто поет, кто автор мелодии, кто слова написал, ну и навигатор, конечно, там же можно купить, если не взламывать, или еще фотографируешь визитную карточку, а из нее информация считывается и вносится в твой телефонный перечень, можно еще и фотографию поместить. Я тебя уже внес, с фотографией.

Я на него посмотрел с прищуром, когда он мне сказал про фотографию, и он, бедняга, покраснел.

— Я, — говорит, — уже слышу топот на лестнице.

— Ты какой рингтон поставил?

— Колокола.

— Тогда это тебе звонят, — говорю и чувствую, что хватка его слабеет. — Эй!

Понял. Крепче схватил.

— Электронный секретарь имеется?

— Спрашиваешь! Конечно.

Тут, наконец, подмога подоспела. Еще двое меня за руки схватили, но и втроем вытащить не могут, а больше троих — не подступиться.

— Плохой у тебя диетолог, — говорит один, я тебе телефон своего специалиста дам и в карман полез за сотовиком.