— Ну, где же твоя тетя Рита?
— Думаю, она придет попозже, — улыбнулась Яна, — хочет, чтобы мы побыли вдвоем. Она раньше нас все поняла. Ты говорил, у тебя ко мне дело? Или это и было твое дело?
Он помрачнел.
— Увы, нет.
— А что? Что-то случилось? — встревожилась она.
— Нет, то есть да, случилось. А впрочем…
Он открыл кейс и вытащил оттуда коробку.
— Это что?
— Подарок для тебя. Мне вчера доставили на работу. Фирма Тиффани.
Она смертельно побледнела.
— Это от… Олега, да?
— Да.
— Я не хочу!
— Ты хоть взгляни. Красивая вещь.
— Не хочу! Тима, милый, я не хочу больше этих подарков с того света… Меня чуть не убили из-за них, тетя Рита превратилась в старуху, одни несчастья от них… И, пожалуйста, сделай что-нибудь, чтобы продать этот швейцарский дом, я не хочу о нем даже знать… Это прошлое, а я хочу жить сейчас. Я люблю тебя, Тима! И ты сегодня сказал… И твоя сумочка… Тима, пожалуйста, убери это, подари кому захочешь… Пожалуйста, Тимочка, умоляю!
— Не плачь, дурочка, не хочешь, не надо! — Он сунул коробку в карман. — А хочешь, я продам эту штуку и ты сможешь купить себе новую машину взамен твоей развалюхи?
— Да?
— Да! Хочешь новую машину?
— Хочу! Очень хочу! Хотя нет, не хочу… На эти деньги не хочу! Обойдусь… Все равно по Москве сейчас ездить сплошная мука… И вообще, я на ней обязательно разобьюсь… Тима, а ты правда меня любишь? По-настоящему?
Ее глаза сияли и ему вдруг показалось, что он никогда не видел более красивой женщины.
— Да, — твердо и очень серьезно ответил он. — Как никогда и никого, даже не знал, что способен на такое… Ты вот сказала, что нам нельзя, особенно мне. Знаешь, сколько раз я сам себе это говорил? А вот сейчас подумал — у нас вроде как любовный треугольник, банально, но куда денешься… Мишка, ты, я… Но если мы с тобой запретим себе это… эту любовь, мы же все трое будем несчастны, все трое…
Она задумчиво на него взглянула, погладила по руке и вдруг сказала с лукавой улыбкой:
— Иными словами — если нельзя, но очень хочется, то можно?
— Ты мое счастье, я с ума по тебе схожу!
В новой сумочке зазвонил Янин телефон.
— Тетя Рита, где вы? Мы вас ждем!
— С днем рождения, Янка, но я не приду, я что-то неважно себя чувствую.
— Тетя Рита, не выдумывайте! Хотите, Тима сейчас за вами заедет?
— Ни в коем случае! Вы празднуйте там, разрешаю один раз выпить за мое здоровье, а я себе спокойно полежу у телевизора, что-то сердце прихватило…
— Может, надо «скорую» вызвать? — встревожилась Яна.
— Да боже упаси! Ничего страшного, я выпила таблетку, уже все прошло, но надо полежать.
— Как жалко, тетя Рита! — искренне воскликнула Яна.
— Скажи мне только, он тебе в любви уже объяснился?
— Да! И я!
— Знаешь, я счастлива! И вы тоже будьте счастливы, мои дорогие. А он хорошо целуется?
— Лучше всех на свете! — залилась вдруг краской Яна.
— Дай вам Бог! — И Маргарита Семеновна положила трубку.
— Тима, не смотри на меня так!
— Как? — охрипшим от желания голосом спросил он.
— Ты как будто раздеваешь меня взглядом…
— Да… раздеваю… и все остальное… тоже…
— Тима! — еще пуще покраснела она и засмеялась. — Какой ты, оказывается…
— Какой? — он больно тискал в ладонях ее тонкие ломкие пальцы, не сводя с нее жадного взгляда.
— Самый лучший… Права была тетя Рита… И почему-то уже родной.
Его как будто обдало холодом. Он выпустил ее руки и как-то недобро прищурился.
— Родной? Из-за Олега? Да? Говори! — вне себя от внезапного приступа дикой, звериной ревности, никогда прежде им не испытанной, прошипел он.
Она побелела.
— Тима! Боже мой, что ты говоришь? Как тебе такое в голову пришло? — она так обиделась. что, казалось, всю любовь и нежность как ветром сдуло. — А, я поняла, тобой движет вовсе не любовь, а что-то другое… Вот дура я, вечно мы, бабы, любви ищем, всюду она нам мерещится…
— Яна, прости, прости идиота!
— Нет, не прощу! Я все поняла, тебе просто как мужику любопытно, что же такое твой обожаемый дядюшка нашел в этой девчонке с перчиками, из-за чего с ума спятил на старости лет и столько бабок вбухал в подарки…
— Замолчи!
— И не подумаю! Это же ясно как божий день! И как я, дура, могла в тебя так влюбиться…
— Яна, любимая, ну прости дурака, все не то, все не так… Просто я никогда в жизни не ревновал и не очень понимаю как с этим быть… Я болван, мне уже мама говорила, что меня колбасит и плющит от ревности к Олегу…
— Так и сказала? — сквозь слезы вдруг улыбнулась Яна.
— В том-то и дело, именно так! И она права. О, знаешь, я совершенно не ревную тебя к Мишке, живому и здоровому, а к Олегу… умираю от ревности, потому что знаю — ты его любила, а Мишку… Ты пригрелась возле него, да? Он такой редкостно теплый человек, да?
— Откуда ты знаешь?
— Наверное, чувствую, потому что люблю… Черт побери, мне почти сорок лет, но я всегда считал все эти штуки чем-то… литературным, что ли… Я не мог понять, каково это, когда крыша едет от ревности, когда… Короче, Янка, выходи за меня замуж, а?
Она молча покачала головой. Потом проглотила подступивший к горлу комок и тихо сказала:
— Нет, Тима, не надо замуж… Я не хочу… Я не гожусь… замуж…
— Что за бред, почему?
— Я буду плохой женой, а ты… ты заслуживаешь другого… лучшего… Во-первых, у меня не может быть детей…
— Мне это уже известно, к тому же ребенка можно усыновить.
— Я никудышная хозяйка, я не умею готовить.
— Подумаешь, большое дело, возьмем домработницу, да и мама тебя научит, не боги горшки обжигают.
— Я растеряха, я вечно попадаю в какие-то дурацкие ситуации.
— Ну и что? Я же тебя уже люблю, люблю именно такую… Я вот тут думал, вспоминал, хотел понять, когда же я в тебя влюбился, в какой момент…
— Ив какой же?
— В самый первый, когда увидал, как у тебя из-под джинсов колготки выпали…
— Не ври!
— Честное благородное слово! Ты тогда так мне улыбнулась… и была вся какая-то неправильная и такая обворожительная! А потом, второй раз, я ведь тебя сразу даже не узнал, там в кафе, где я передал тебе эти чертовы побрякушки… Я помог снять жакетку, у тебя молния на платье была не до конца застегнута, у меня тогда в глазах потемнело, так захотелось прижаться губами к этому местечку… И я вдруг стал злой, противный, меня все стало дико раздражать в собственном доме, я вдруг понял, что жил как идиот, мне создали идеальные условия существования, а я вдруг стал там задыхаться, как подопытный кролик в виварии…