Вода расступилась, и чудесный мир красок окружил меня со всех сторон. Да, звуков не было. Тишина. Только краски и движение. Неслышное, бесшумное движение… Неуклюже подгребая правой ногой в ласте и левой, голой, я медленно плыл между громадными валунами над чистыми песчаными полянками. Я был не новичком в подводном царстве, й поэтому так приветливо кивали мне своими нежными вершинками-стеблями водоросли, дружелюбно покачивались оранжевые, желтые и белые веера горгонарий. Краски… какое обилие красок! Голубая, с зеленоватыми оттенками вода, вся пронизанная колеблющимися стрелами солнечных лучей, желтый песок весь в вспышках обломков перламутровых раковин и со всех сторон солнечные мазки: желтые, красные, зеленые, фиолетовые. Это водоросли и горгонарий; полипы, кожистыми, ушастыми наростами облепившие камни; пупырчатые губки, шарами приспособившиеся на обломках скал, в расщелинах, у оснований валунов; пузатенькие горшочки оранжевых асцидий; упругие мшанки, напоминающие чьи-то ветвистые рожки… И рыбы… Множество рыб. Стайками и в одиночку скользят они между камнями; поставив почти торчком хвостики, они копошатся вытянутыми губами в песке, взмучивая его и что-то отыскивая. Небольшие яркоокрашенные рыбешки то неподвижными точками застывают над кустиками водорослей, то, испугавшись чего-то, бросаются врассыпную. Глаза разбегаются в разные стороны. Краски, какие потрясающие краски! Совершенно диковинного тона расцветки, Совершенно необычные переходы: рядом с лимонно-желтым фиолетовый цвет, с сиреневым соседствует темно-зеленый. Ясно, что подводный художник-декоратор был поклонником абстракционизма.
Легкое облачко мельчайшего песка на одной из полянок привлекло мое внимание. Облачко и темная продолговатая тень, скользнувшая над песком. Уцепившись рукой за камень, я присел на корточки, присмотрелся. Нет, ничего не видно. Поднял голову: возле самой моей маски колыхались на камне удивительные оранжевые, пестрые цветы. Они, как на черенках, росли на твердых известковых трубочках. Я чуть шевельнулся — и цветы… завяли. Нежные лепестки шмыгнули в трубочки и затаились там. Нет, это не цветы. Это морские многощетинковые черви. Цветы и черви. Какое странное сочетание слов! Но ведь это море. Здесь, в подводных садах, живут черви, прекрасные, как цветы. Немного успокоившись, цветок опять расцвел пышным султанчиком — это выскользнули из твердой трубочки наружные жабры червя.
Взглянув на песок, я опять увидел густую овальную тень, скользящую над самым дном. А, это рыба-язык! Небольшая, длиной в ладонь, и совершенно плоская рыбка. Сверху все ее тело густо испещрено желтыми и оранжевыми полосками. Там же, наверху, два глаза и странно скособоченный рот. По всему краю тела нежные бахромчатые плавнички. Стоп! Рыбка опустилась на песок, чуть взмутила плавничками воду, и мелкие песчинки припорошили ее. Рыбка как бы одела чудесную шапку-невидимку: мгновенно слилась с песком. Исчезла из глаз. Наклонившись, я вытянул вперед свое копье: такого вида в музее, пожалуй, нет. Так, но где же она? Ага, вот… вот два темных блестящих пятнышка. Это ее глаза, наверно, Я ткнул копьем в песок, а рыбка… рыбка метнулась в сторону в полуметре от наконечника.
Всплыв, я отдышался и вновь погрузился под воду. Я плыл между валунами над песчаными полянками, по которым скользили солнечные блики, и почти на каждой полянке видел совершенно иных рыб, нежели на предыдущей. Вот здесь пасется небольшой табунок ярко-оранжевых усатых барабулек. Они очень похожи на наших обыкновенных речных пескарей. И образ жизни у них тот же: рыбки плывут над самым дном И своими чуткими усиками обшаривают песок, Boт усики что-то учуяли. Рыбка встала торчком и начала разбрасывать песок головой и грудными плавничками. А, червяк попался! Рыбка потянула его, но червяк был большой и упругий, он сжался, и рыбку, словно резинкой, дернуло к песку. Отчаянно затрепетав своими плавничками, она снова потянула червяка за хвост, тот вытянулся тонкой кишкой… на помощь барабульке бросились другие рыбешки, и общими усилиями они выдернули извивающегося червяка из песка. Тотчас вся стайка набросилась на него и немедленно разорвала в клочки.
Краб ползет куда-то. Ищет падаль, трудолюбивый подводный санитар. Все, что упадет мертвым, бездыханным телом на дно, все достанется крабам. Они все подчистят и косточки, плавники перемелют своими крепкими челюстями.
Чем дальше от берега, тем меньше песчаных площадок. На песок наступают водоросли. Они раскачиваются в сонном, подводном танце… очень плавном, без определенного ритма и такта. Выставив из воды кончик трубки, и словно лечу над водорослями, всматриваюсь в их жизнь. Скат проплыл. Может, хвостокол. Не разобрал, есть у основания длинного его хвоста белая зазубренная игла или нет. В начале рейса нам попался громадный скат с размахом плавников около трех метров. Один из матросов подошел к нему слишком близко, скат резко повернулся и своей костяной пикон распорол голенище кожаного сапога. Он уже издыхал, тот скат. А то ударом этой пики мог бы пробить ногу насквозь. Африканские негры раньше использовали шипы скатов для наконечников своих стрел и дротиков. Страшное оружие.
А вот рыбки-хирурги. Стайка их неторопливо скользит над водорослями. Рыбки совершенно шоколадные. Только на стебельке хвостового плавника ярко желтеет пятно. Оно как бы предостерегает всех хищников от близкого знакомства с хирургами. На пятне есть узкие с двух сторон хвостового стебля щели. Там, словно в ножнах, таится по кинжальчику. Каждый кинжал очень острый, изогнутый. В момент опасности кинжалы выскакивают из ножен, и хирург ожесточенно хлещет врага своим хвостом, нанося ему глубокие раны. И проглотить такую рыбку опасно: растопырит в предсмертных судорогах хирург свои кинжалы, и застрянут они у хищника в горле. Вот почему у этих рыб врагов в океане очень мало. Да, так уж устроен подводный мир; каждый вооружает себя, чтобы напасть на соседа, и каждый вооружает себя, чтобы защититься от соседа. Такова здесь жизнь, подчиненная неумолимому закону борьбы за существование. Отчаянной, ожесточенной борьбы.
Чувствую, что уже пора на берег. Взглянуть бы на обитателей рифов, но времени нет да и страшновато. Совсем глупо было бы натолкнуться на какую-нибудь зубастую мурену или стайку морских щук барракуд. Те живо до косточек обглодают. Нет уж. Не стоит.
Пора, пора! Пора расставаться с необыкновенным миром. Наверно, и корифены уже проснулись. Уже не отвлекаясь, плыву к берегу. Становится мельче, вода теплее. Надо, пожалуй, горгонарий нарвать. Я дергаю оранжевый упругий веер, но пальцы мои скользят по его твердым веточкам. Тогда я подковыриваю веер клинком копья и снимаю с камня. Тотчас в желтоватой мути серебряными стрелками замелькали мелкие рыбки: они вылавливали едва приметных глазу червячков, которые жили под «корешком» горгонарий. Наковыряв целый пучок оранжевых, белых и красных «вееров», я выбираюсь на горячий песок пляжа.