Чайки, все так же тревожно и печально вскрикивая, носились над полосой прибоя. Иногда То одна, тодругая складывали свои крылья и с высоты падали прямо к воду. Невдалеке от нашего лагеря бегали по сырому песку длинноносые голенастые кулички. Точно такие же, какие я много раз видел невдалеке от своего дома, на болоте… Кулички что-то выискивали в песке. Наверное, жирных личинок и рачков. Они то вместе бежали по мокрому песку, спасаясь от волны, то так же дружно спешили за ней, когда волна, торопливо переворачивая гальку и битые раковины, отступала обратно. Кулички бежали за волной и все время втыкали свои длинные клювы в сырой песок или что-то шарили под глянцево блестящими ракушками. Бенка как после обеда забрался на пальму, так и не слезал с нее: лазал в ветвях и качался на листьях. То зацепившись за них руками, то повиснув вниз головой на хвосте.
— Воспитывали тебя, воспитывали, а что толку? Пойдем гулять, слышишь?..
Но Бенка сделал вид, что не слышит меня. Он даже отвернулся и принялся внимательно рассматривать кончик своего хвоста. А потом шмыгнул в самую гущу листьев и затаился там. Наверно, боялся, что мы опять уйдем в море и он больше не увидит этих чудесных деревьев с широкими, словно расчесанными гребенкой, листьями.
Взяв в руки бамбуковую палку, я натянул на ноги свои порядком истрепанные кеды, повязал на голову рубашку, вернее, жалкие лохмотья, в которые она превратилась во время высадки, и отправился в небольшую экскурсию на расстояние видимости от нашего лагеря.
Я иду по самой кромке сырого песка. Смирившиеся, побежденные волны лижут мои ноги, а я наступаю на них и разбрызгиваю сверкающими каплями.
Стоп… Что это торчит из песка? Какой-то острый зуб. Осторожно подковырнув его, я вытаскиваю из песка рогатую, колючую раковину. Вся она покрыта слизью. Из розоватого нутра неприятно пахнет гнилью. Это ничего. Слизь отчистим, внутрь зальем хлорки: там, в спиральных завитках, гниют остатки хозяина раковины — брюхоногого моллюска. Таких моллюсков с шиповатыми раковинами, наверно, много в воде — везде валяются осколки, ярко сверкающие на солнце перламутром. Шипы на раковине помогают удерживаться моллюску во время сильного наката: они врезаются в грунт, и волна не в силах швырнуть раковину вместе с ее хозяином на берег.
А вот еще одна ракушка. Светло-шоколадная, в желтоватых, расплывчатых полосах и пятнах. Сверху она совершенно круглая, а снизу плоская, с рубчатым отверстием. Вот в таких раковинах навсегда остается шум моря. Куда бы вы ни отвезли ее, хоть в пустыню, хоть в самый центр самого крупного города, стоит поднести раковину к уху — и вы услышите, как шумит накатная волна, как мчится ока по песку, переворачивая гальку. Правда, при одном условии: если у вас есть хоть немножко фантазии. Ну что ж, пожалуй, я так и сделаю. Отвезу эту раковину домой… Пускай мне шумит море, если я слишком засижусь на берегу. Пускай мне напоминает о нем. Хотя трудно предположить, чтобы я мог забыть его.
На камнях, торчащих из воды, греются крабы. Их очень много. И всяких — больших и маленьких. Крупные, с панцирями в две ладони, крабы занимают самые лучшие места — центр камня. А крабы поменьше теснятся по краям. Крабов на камнях так много, что кажется, будто камни шевелятся. При моем приближении крабы начинают покидать камни. Сначала в воду дождем сыплются мелкие крабики, потом покрупнее. А самые большие, те солидно, не торопясь отступают на самый дальний от меня край камня и тщательно изучают меня: кто такой? Откуда? Их глаза на подвижных стебельках шевелятся и то выскакивают из углублений, то прячутся. Я делаю шаг, другой… поднимаю свое бамбуковое копье… было бы здорово поймать несколько крабов и сварить… целюсь — и нервы у крабов не выдерживают. Они, смешно раскорячив ноги, прыгают в набежавшую волну.
Иду дальше, и океан продолжает щедро одаривать меня всевозможными подарками. В рубашке; которую я снял с головы, уже лежит красивая веточка коралла, совершенно белая, вся в острых отростках с небольшими отверстиями в виде розочек на краях. Через эти розочки коралловые полипы, создатели этих чудесных, твердых как камень «веточек», высовывали свои перистые, нежные щупальца. Рядом с веточкой лежит большой краб. Мне все же удалось добыть одного. Он очень большой, с панцирем, на котором морские черви соорудили множество белых известковых трубок-домиков.
Краб был старый, медлительный. И поэтому мне удалось оглушить его древком копья. Прибавилось к моей коллекции еще несколько раковин и небольшой пластмассовый буек с надписью: "Сделано в Дании". Как видно, здесь в заливе пытались что-то промышлять датчане. Покажу ребятам буек, а потом отдам Бенке. Пускай играет.
Однако пора, пожалуй, и возвращаться: солнце клонится к горизонту. Интересно посмотреть: а что там, вон за тем мысиком? Но нет, пожалуй, не стоит идти до мысика. Пора к лагерю. Пора…
…А в лагере под пальмами жарким бездымным пламенем пылал огонь. На палке ведро. Скачков в фуражке, в набедренной повязке и с неизменной трубкой во рту сидел возле костра. Подправлял палкой пылающие угли. Стась же и Валентин занимались странным делом: бегали на четвереньках, пытаясь кого-то поймать…
— Решили поужинать крабами… — сообщил Петр на мой вопросительный взгляд, — крабов тут на песке тьма!
Я заглянул в ведро. В нем кипела пустая вода.
— Нет. Пока еще ни одного не поймали. Не приноровились. Все ж у нас на двоих лишь четыре ноги, а у каждого из крабов по десять! Попробуй догони…
— По восемь, — поправил я Скачкова. — У всех крабов по восемь ног. И у раков тоже…
— Ну, что восемь, что десять… Носятся, проклятые. А потом шмыг в нору и тю-тю. Пожалуй, ни одного не поймают. Сейчас потушу костер.
— Нет, не туши! Будут крабы. Через полчасика — с полведра… Ну-ка дай вон ту тоненькую палочку.
Пожав плечами, Петр подал мне тоненькую палку, и я, оставив под пальмой свои находки, направился к незадачливым краболовам.
Действительно, крабов, живущих не в воде, а на песчаном пляже, здесь очень много. Куда ни кинешь взгляд, всюду виднелись кучки песка и темные отверстия норок. Возле норок настороженно вращали своими глазами-телескопчиками желтые, в оранжевых полосках какие-то мохнатенькие крабы. Стоило подойти поближе, как крабы вскакивали в норки, секунду-другую выглядывали из нее, а потом проворно шмыгали в прохладную, темную глубину.
— Эй, вы, жалкие дилетанты! — сказал я. — Смотрите, как это делается.
Корин, он в этот момент стоял в нелепой позе на четвереньках и глядел одним глазом в черную дырочку норки, из которой на него с интересом уставились крабьи глаза, даже не обернулся. Валентин же сел и стал смотреть в мою сторону. Я выбрал норку покрупнее, в которую только что спрятался краб, и всунул в нее палку. Крабы делают норки совершенно прямыми, без всяких изгибов. Вот это их и губит. Придавив краба палкой, я руками быстро отрыл рядом с норкой ямку и вытащил из-под палки полуживого краба. Варварский, конечно, способ, но что поделаешь: желудок властно требует пищи.