моего урока они занимались самостоятельно приблизительно столько же времени, или — даже больше, чтобы заучить записанные во время урока слова и этимологические формы. Оба ученика были люди взрослые, занимавшиеся по собственному желанию и, стало быть, усердно; понятно, что успехи были очевидные и довольно быстрые.
На помощь Вишневскому и Сускому при их занятиях языками уходила небольшая частица моего свободного времени; главным же предметом моих занятий была в то время политическая экономия.
По инструкции, которая была дана комендантскому управлению, вероятно, из Петербурга, мы, арестанты, имели право писать письма исключительно! к родственникам и не более четырех раз в течение года. Еще из Акатуя я написал письмо к одному из студентов Медико-хирургической академии, с которым был в приятельских отношениях со времен детства, титулуя его в письме «любезным дядюшкой» и прося о покупке и присылке мне некоторых книг. Студент узнал из этого же моего письма, что я могу обращаться с письмами только к родственникам; в своем ответе он титуловал меня племянником, хотя в действительности между нами не было никакого родства, и уведомлял, что моя просьба исполнена. Вслед за получением его письма я получил и книги: политическую экономию Милла, сравнительную географию Даниеля и греческую грамматику Коссовича. Даниеля и Коссовича я покамест отложил в сторону, а Миллем занялся немедленно.
Прося о присылке мне сочинения Милля, я упомянул, что желательно иметь его или в английском подлиннике, или во французском переводе, или в немецком переводе, смотря по тому, какая из этих трех книг дешевле. Присланным оказался французский перевод. На русском языке полного перевода этого сочинения в то время еще не было. Существовал в виде отдельной книги полный перевод только первой части трактата (именно — о производстве), сделанный Чернышевским, снабженный его многочисленными и иногда очень обширными примечаниями в социалистическом духе. С этою книгою я ознакомился основательно; потому получивши французский перевод трактата и перелистовавши первую часть его, принялся тотчас же за вторую часть — о распределении. К этой второй части и к трем дальнейшим частям трактата (обмен, экономический прогресс, правительственное влияние) примечаний Чернышевского, разъясняющих, критикующих, дополняющих, у меня в то время не было. В предыдущей главе моего рассказа я упомянул о сочинении Робера «История рабочего класса» и о сделанных мною выписках из этого сочинения; о сен-симонизме, фурьеризме и коммунизме Робер говорит гораздо подробнее, нежели Милл; и эти главы из сочинения Робера были до некоторой степени дополнением к трактату Милля. Новаковский, о котором я говорил в предыдущих главах моего рассказа, Вишневский и Суский, которым я помогал в занятиях языками, и Небыловский[226] (все четверо — бывшие студенты Киевского университета) — подобно мне имели расположение к занятиям политическою экономией; ознакомились уже с первою частью трактата Милля по тому переводу Чернышевского, о котором я упомянул выше, и теперь просили меня ознакомлять их, хотя бы только в сокращенном виде, с дальнейшими частями этого трактата по мере того, как сам я буду подвигаться в этом занятии. Я согласился; днем штудировал несколько параграфов трактата, вечером излагал им на русском языке эти же самые параграфы с некоторыми сокращениями, в большинстве случаев довольно незначительными, а иногда даже, напротив, с дополнениями, приходившими мне на память из книг, прочитанных в прежнее время.
Упомянутые четыре товарища бывали по вечерам моими постоянными слушателями и отчасти, так сказать, совопросниками. Очень часто к ним присоединялись Муравский и Волосевич[227], о которых буду говорить ниже; довольно часто — Турцевич, тот мастер фехтовального искусства, о котором я упоминал впереди; почти всегда еще три-четыре человека, которые, заглянувши к нам, оставались послушать наше собеседование, иные — из любопытства, иные — от скуки, от нечего делать. Нарочно мы никогда никого не приглашали, но в секрете наших занятий отнюдь не держали; всякий желающий мог приходить и слушать. Однажды кто-то из таких случайных посетителей, сохранявший молчание во время нашего вечернего чтения, утром следующего дня подошел ко мне и высказал недоумение такого рода: — При ваших чтениях вы, когда приходится к слову, высказываете согласие с мнениями социалистов, выражаете сочувствие их стремлениям; между тем, главное содержание ваших чтений — книга по политической экономии. Как это у вас странно выходит: ведь социалисты — враги политической экономии, не признают ее. Я ответил ему: — Вы напрасно обвиняете социалистов во враждебном отношении к политической экономии и вообще к какой бы то ни было науке. Они осуждают многие черты нашего теперешнего экономического порядка; предлагают способы улучшить эти черты; другими словами — желают многих и важных перемен в теперешнем порядке производства и распределения предметов, относящихся к нашему материальному благосостоянию. Но эти-то желания перемен именно и налагают на них обязанность исследовать явления, подлежащие, по их мнению, или преобразованию, или совершенному упразднению. О каждом таком явлении надо же выяснить: какие причины вызывают это явление? пока явление существует, какое влияние оно оказывает на наш жизненный строй? когда это явление будет переобразовано или упразднено, какие от этого последствия можно предвидеть с несомненною достоверностью или, по крайней мере, с некоторою вероятностью? Ответы на все подобные вопросы — область политической экономии; социалисту невозможно пренебрегать этой наукой; без нее он, можно сказать, шагу ступить не может. Сделаю сравнение. Вы, насколько мне известно, у себя дома занимались сельским хозяйством. Если бы кто-нибудь захотел ознакомить вас с возникновением какой-нибудь болезни у человека, положим — чахотки, с ходом этой болезни, с проявлениями ее в различных органах нашего тела, со способами лечения — вы, наверное, отказались бы от такой медицинской лекции; вы сказали бы: «Да, зачем мне все это знать? ведь я ни себя, ни других лечить от чахотки не намерен; это по докторской части; они обязаны все это знать, а мне не надо, оставьте меня в покое». Вот то-то и есть: вам не надо, но доктора то обязаны знать. Социалисты — доктора в своем роде. Всякая партия, стремящаяся произвести важные перемены в строе народной жизни, может быть названа доктором, и правильнее всего — акушером; ее задача — облегчить родовые потуги существующего строя, содействовать благополучному рождению и укреплению новых порядков.
Случалось иногда, что вследствие каких-нибудь помех я не успевал приготовиться к обычному вечернему чтению, т[о] е[сть] не успевал проштудировать несколько параграфов трактата Милля. В таком случае я читал пред тою же маленькою аудиторией сочинение Пфейфера «Penossuschaftwesen» (Кооперация)[228]. Не могу припомнить, от кого я получил эту книгу: от «дядюшки» из Петербурга вместе с другими книгами, о которых я