все поворачиваются разом в мою сторону, я вхожу по ступеням амфитеатра к середине, автоматически сажусь на постоянное место нашей троицы. Следом за мной садится Милена. Пересаживаться неудобно. Прямо перед Филиповым прибегает и Игнат. Плюхнувшись на скамейку, вынимает тетрадку и давай писать не поднимая глаз.
Я и не стараюсь вникнуть в объяснения Филипова. Кровь прилила к голове, стучит в висках, ощущение, что голова вот-вот взорвется. Я будто в невесомости, тела своего не чувствую, голова, в которой пульсирует кровь… «Академик Антон Миленин Филипов». Так и хочется выкинуть какую-нибудь глупость: вскочить, к примеру, на стол и заорать: «Гады вы все и сволочи!» Да, что-то чересчур я нервный с одной бессонной ночи.
— Не обращай внимания на эту муру! — Милена склонила голову ко мне. — Они от зависти!
Инстинктивно сдерживаю желание повернуться к ней, делая вид, что ничего не слышал. Не могу с ней разговаривать. Эти широкие жесты (у доски) раздражают, хотя подсознательно и понимаю, что она говорила искренне. Но все-таки отдергиваю руку, которую она гладит под столом.
— Сегодня срок твоего отлучения истек, — шепчет Милена строгим голосом и шаловливо дергает меня за руку. — Антон, руки на стол! — Она придвигается вплотную. — Ты что, подумал, что… я с Игнатом?.. Я же просто так, тебя позлить…
С нижнего ряда, слава богу, на нас шикает какая-то девица в очках. Прилежно разглядываю доску, уже исписанную формулами и чертежами. Пустует клочок в нижнем углу со следами желтого мела. Черт, мне и в голову бы такое не пришло, а ведь логика верная: через дочку к профессору! Вот с Игната бы сталось. Так-так, обшлаг его рукава запачкан желтым мелом. Проследив за моим взглядом, Милена тут же запускает руку к нему в карман и, выудив кусочек мела, кладет перед собой для всеобщего обозрения. Смерив нас обоих презрительным взглядом, снова начинает писать.
Красный как рак Игнат уткнулся в тетрадку, все пишет, его это не касается. В критических ситуациях у него реакция замедлена (мой давний вывод), и он себя выдает. А это выдает в нем честную крестьянскую закваску, думаю, даже временами чудится Игнату после его подлостей какой-то из дедов, недовольно грозящий пальцем. Но если дед предпочитает смерть бесчестью, то его внучек исповедует другую веру. Законы просты: не останавливайся ни перед чем, если хочешь достичь всего. Что ж, после лекции поговорим.
Миленка испугается, как же, будем мы драться, но все-таки выйдет: мужской разговор есть мужской разговор, и я скажу: решать должны мужчины! Или занимаемся наукой, или угреваемся на груди профессорских дочек! И пусть потом не болтают, что, мол, проныра, исхитрился, затесался Филипову в зятья. Я от такой перспективы отказываюсь. Он согласился сразу, подозрительно быстро. Прошу вытереть с доски остатки портрета, и когда Милена, не выдержав, ворвется в аудиторию, ожидая увидеть два хладных трупа, мы, живые и здоровые, будем крепко жать друг другу руки, стоя у доски.
…Всю дорогу от аэропорта профессор вспоминает былые дни, а каждый из «неразлучной троицы» погружен в свои мысли и не слушает его словоизлияния.
Милена, открыв сумочку, немного нервничая, достает сигарету. Я и Игнат одновременно подносим ей зажигалки, но она прикуривает от своей. Три горящие зажигалки, как три погребальные свечи.
VII
— Миленушка ушла, — отвечает Филипова, — только что, с Игнатом.
— А когда вернется? Скоро?
— Едва ли, они собирались где-то поужинать. Вы бы с ним график составили и развлекали ее по очереди, других-то кавалеров здесь нет. Ох уж эти стажировки…
— Конечно, конечно… Нашей дружбе стажировки-то нипочем — у нее стаж изрядный!.. Премного благодарен! Простите, что побеспокоил.
Получил? Представляю себя со стороны: озлобленный и обманутый тридцатипятилетний мужчина.
Игнат в эти минуты — воплощение самодовольства! Как же, и тут обскакал. Они в национальном ресторанчике (его слабость) высшего разряда, кавалер пустил в ход самые изысканные манеры, мелким бесом рассыпается. Угодник, расчетливый, больше и слов нет. Лет десять назад я бы вполне мог описать этот вечер.
У Милены излюбленная интонация человека заинтересованного и участливого (это поза, так легче выведать все, что нужно).
Игнат: Твой отец золото человек, но сверхмягок. Гавраилов и его команда вставляют палки в колеса — он терпит. А кто же режиссер этих пакостей? Представь, наш милейший друг-приятель Антон. Он и сам вошел в роль: изображает буфер, охраняет нервную систему профессора. И втихаря ему же роет яму. Кончится власть Филипова, один из них взберется в директорское кресло, помяни мое слово.
Милена: Что ж плохого? Значит, власть захватим мы, молодые! (Смеется.)
Игнат: Тебе бы все смешки да хаханьки, а дело нешуточное. Если прорвется в директора Антон, наша с тобой песня спета. Ты женщина, а его мнение о деловых способностях слабого пола не секрет. Будешь статисткой, на вторых ролях. Меня он ненавидит и жаждет первенства в нашей теме. Ну и… Я обладаю кое-какой информацией, нежелательной для него, одно мое присутствие вызывает в нем раздражение.
Милена: О, свежий анекдот: Антошка — и тайны с индексом «супер». У тебя в руках ключ к великой сенсации!
Игнат: Увы, сенсация со знаком «минус». Это горькая истина: отец его был явный алкоголик. А сын предается пороку дома, бережет репутацию. Ни одна живая душа не в курсе его связей с женщинами, ну и я об этом молчу…
Тут Милена должна ему закатить паузу, если еще не разучилась это делать, потом отказаться танцевать, оплатить половину счета. Вероятно, в машине Игнат сделает ей предложение, всерьез расписывая выгоды от этого брака для продвижения по службе.
Милена (с иронией): Так какую пользу принесет институту наш брачный союз?
Игнат: Как какую? Мы — единое крепкое ядро: я, ты, твой отец. Антон присоединится — спасибо. Нет — в обиде не будем…
Милена: А… это…
Игнат: Что «это»?
Милена: Кажется, «чувства» называется…
Игнат: Да я тебя люблю! Сама знаешь, с каких пор!..
Милена: А я?
Игнат: Мы друзья столько лет! В конце концов для брака это важнее, любовь уходит, остается взаимопонимание.
Милена: Не знаю, у меня нет такого богатого жизненного опыта. (Она должна включить приемник на полную катушку и следить только за дорогой.)
Должна… Должна, но кто знает, что будет. Милена, которую я знал десять лет назад, так бы и поступила, на сто процентов, но теперешняя? Все мы изменились, видишь, поехала же она с этим субъектом в ресторан… В тридцать три не ждут сказочных принцев. Ведь ты сам ее продал, рукопожатием под желтым портретом. В сущности, объяснения отпали