младенец.
Выскочив из купальни, Шарлинта стремительно направилась к дверям. Мельком поймала собственное отражение в большом зеркале — бледное лицо, облако волос, мятая после сна рубашка, достаточно свободные брюки, серые чулки на ногах. Мысль, что следовало обуться, догнала сознание принцессы уже в коридоре, но Шарлинта от нее отмахнулась. Она только взглянет, убедится, что все хорошо и сразу вернется. Полы теплые, не замерзнет. Правила приличия Лин оставила на потом. Когда странная потребность увидеть своими глазами, что с амаирами все в порядке, будет удовлетворена. И страх отпустит.
Шарлинта замерла на верхней ступени лестницы и прислушалась. Тихо. Слишком тихо. Потом слух зацепился за далекий мужской голос. Слов принцесса не разбирала, громкий стук сердца все заглушал. Бесшумно спустилась по лестнице и направилась на звук голоса. Незнакомого голоса. Спокойного, ровного. Таким плохие новости не сообщают.
Все комнатные двери открыты. Даже непонятно зачем они нужны амаинтам, если по назначению никогда не используются. Голос привел принцессу к кабинету. Она видела его мельком в открытую дверь, когда шла мимо накануне вечером. Комната уходила длиной вправо, и не было возможности разглядеть ее всю от дверей, в которых замерла девушка.
Шарлинта видела только спины амаинтов, сидевших за большим столом. Теперь вполне можно было разобрать произносимые слова, но принцессе как будто отказали все органы чувств, кроме зрения. Ноги налились тяжестью, и девушке пришлось опереться на массивный деревянный косяк, чтобы не упасть. Наконец, взгляд поймал длинноватые, чуть вьющиеся медовые пряди, стекающие на ворот мужской рубахи. Сердце замерло в груди, чтобы затем забиться еще быстрее.
Икрей. Спокойный, расслабленный, вольготно откинувшийся на высокую спинку стула. Пружину внутри отпустило, паника ушла. Почти. Будто почувствовав пристальный взгляд, амаинт обернулся. Улыбнулся открыто, задорно, только немного устало. Голубые глаза пробежались по фигуре девушки, охватив ее всю — от босых ног до облака растрепанных волос. И одобрение в его взгляде теплой волной пробежало по телу девушки, возвращая возможность двигаться.
Шарлинта не сразу осознала, что в комнате повисла тишина. Она и до этого слышала не очень четко. Только громкий скрип отодвинутого стула отвлек девушку от Икрея. Их переглядки с младшеньким приковали внимание остальных амаинтов. Смутить принцессу чужими взглядами было сложно. Обычно сложно. Только еще ни разу она не представала перед этими взглядами в мятой после сна одежде и босиком. Румянец пополз было по щекам, но что-то протестующе дернулось внутри. Не одежда придает ей чувство достоинства. Оно либо есть, либо его нет. Третьего не дано. Развернуть плечи, поднять подбородок, найти в себе силы, чтобы перестать цепляться за дверной косяк подрагивающими от волнения пальцами.
Принцесса отпустила нагревшееся под ее рукой дерево и даже сделала небольшой шажок вбок, чтобы не было искушения вновь опереться на него. Кабинет действительно был большой, теперь Шарлинта могла его хорошо рассмотреть. И стол, за которым сидели амаинты, соответствовал размерам комнаты. Большую часть трехипостасных девушка видела впервые, но рассмотреть кого-то не успела.
Серо-зеленые глаза встретились с серо-синими и потерялись в их глубине. Спокойной, ровной, манящей, смывающей все страхи и тревоги. Лин могла смотреть в них вечность. До этого она и не знала, что можно общаться глазами. Так общаться. Как будто что-то мягкое и приятное приглаживает эмоции, пусть еще не до конца понятные, не выраженные определенными чувствами и словами, но уже поселившиеся внутри, вросшие в плоть и кровь, принятые душой и сердцем.
И уже не важно, как принцесса сейчас выглядит, кто на нее смотрит, кто что думает, кто что говорит. Значение имели только обострившиеся чувства — его, ее. Настолько острые, что девушка ощущала движение за спиной, тепло остановившегося сзади, и, не оглядываясь, знала, кто это. Потом, когда выйдут из кабинета, он обязательно уткнется в ее макушку лицом, обнимет крепко и назовет: «маленькая». Потом, когда принцесса сможет вынырнуть из полностью поглотившего ее предгрозового неба. Почему-то более серого, чем обычно, будто присыпанного пеплом. Немного усталого, опустошенного.
— А ты был прав, друг, это просто нужно было один раз увидеть, — откуда-то сбоку раздался знакомый голос.
Равенель медленно отвел взгляд. А принцесса зажмурилась, ощущая болезненную, до крови царапающую внутри утрату. И легкое, едва ощутимое, утешающее поглаживание по плечу. Трейвент. Порой хорошо, когда ничего не нужно объяснять.
Арно Рох, отобравший своей фразой внимание амаира у Шарлинты, улыбался еще лучезарнее, чем раньше. И что-то появилось в нем еще. То, что принцесса чувствовала интуитивно, но понять не могла. Искреннее дружелюбие? Или показалось?
Девушка мысленно повторила то, что он сказал, пытаясь разобраться, что за друг и что увидеть. С первым оказалось все очень просто. Выражение лица Финна Фоллена прямо сообщало всем вокруг: «Я же говорил». А вот что именно говорил, и что именно Арно увидел, по-прежнему оставалось за гранью понимания.
Зато наваждение спало. И принцесса осознала, что появилась в кабинете не вовремя. Отвлекла, помешала чему-то важному. И что она по-прежнему одета совсем не для церемонии знакомства с кем-то. И наверное, не соответствует статусу невесты амаиров.
— Прошу прощения, амы, за то, что прервала вас, — голос на удивление звучал ровно.
И поклон вышел изящным. Не высокомерный кивок, не заискивающий глубокий реверанс. Как равным. Хотя вряд ли кто из амаинтов сможет действительно оценить — для этого нужны познания во всех этих придворных расшаркиваниях.
Последний взгляд на Равенеля, улыбка Икрею, два шага, и вот она уже в коридоре. Надежно укрытая от глаз амаинтов стеной. Можно выдохнуть, позволить себе раствориться в объятиях Трейвента, прижаться, ощущая тепло его тела. Улыбнуться, уловив еле слышное, теплое, родное:
— Маленькая.
Это была их общая потребность — стоять рядом. Жизненно важная. Словно хотели напитаться друг другом. Шарлинта подняла глаза, рассматривая лицо амаинта, находящееся так близко, что его дыхание легким бризом слегка ворошит пряди ее волос. Усталость читалась и в тенях под малахитовыми глазами и в горькой складке возле губ.
— Вы не спали.
Это был совсем не вопрос. И ответ как таковой принцессе не требовался. Спешили вернуться. Вернуться к ней. Она чувствовала, ценила, бережно прятала это знание глубоко в душе, чтобы достать, когда почему-то станет плохо, и согреться об это полное безграничное счастье.
Кончиком пальца провела по губам, обводя их контур, и заодно попыталась разгладить складку в их