Прохошка — мой ординарец. Я им и распоряжусь, когда надо будет...
— Малец он еще, — кашлянул Антип.
— Черт с вами! — снова ругнулся Варавка и посмотрел на неподвижно торчащего Ануфрия.
— Он мне тут нужен, — Грива снова поморщился, — для охраны. Вы все уходите. А если вас накроют с концами, кто мне жратвы принесет?
— Ишь, как ты за шкуру свою переживаешь! — задохнулся Варавка.
— Не психуй, а то руки дрожать будут, — посоветовал Грива. — А я бы все-таки рогатеньких подождал. Чую, скоро они нагрянут.
— Пока будем сидеть та ждать... — пробубнил Ануфрий и не договорил.
Варавка дернул его за рукав:
— Вот именно! Они их завтра же к стенке.
— И то верно. Время-то военное, — согласился Грива. А возможно, так сказал, чтобы скорее отвязаться от прилипчивого Варавки.
Ануфрий Шагов провел их к самому майдану. Фыркали у коновязи лошади. У ревкома торчал часовой. Единственный, как подумал Варавка радостно. Но тут увидел высокого человека, идущего мимо сарая.
— Кто? — одними губами спросил.
— Руснак самоличной персоной, — шепнул Ануфрий.
— Кокнуть бы, — выдохнул Антип.
Варавка, не глядя, пихнул Панкеева локтем. Тот обиженно засопел.
— Нелепо, нелепо... — прошептал Варавка.
Они уж собрались кинуться к сараю, когда Руснак, стукнув дверью ревкома, пошел по майдану, но тут за ним следом туда же пошли еще трое: Улька, Гнаша да Иван...
Этих Варавка признал. Скрипнул зубами.
— Идти всем нельзя. Хождений тут много, — прошептал Варавка. — Сделаем то: Антип, ты подберешься к сараю, а мы тебя прикрывать будем. Если что заметим, отвлекем на себя. Они все внимание нам, а вы — к лазу и ходу...
Антип вздохнул. Он привык быть крайним. Он знал, что все рисковые дела начинать ему. Все знали, не только он. Так повелось. Да и то немаловажно — если Антип начинает, все получается.
— Кого это еще понесло?! — зашипел Варавка.
— Комитас, — опять зашептал Ануфрий, — без портфеля! Видать, что-то случилось. Может, Жванок снова...
— Что снова?!
— Так он весной всегда задыхается. Жаба у него, чи астма. В общем, что-то этакое...
Антип, не ожидая команды, двинулся к сараю. Едва успел раствориться в тени его, как распахнулась дверь хаты Руснака и в проеме показался он сам.
— Пошли, счас мы его ухайдокаем, — дернул за рукав Ануфрия Варавка.
— И-и-и, — вдруг заскулил Ануфрий.
— Боисся? — яростно зашипел Варавка.
— И-и-и, — тише, но так же отчаянно сипел Шагов. Но шел за Варавкой, правящим к коновязи.
— У них только внешняя охрана. Вокруг деревни. Немцев боятся, — подрагивая голосом, частил Варавка.
Когда достигли середины майдана, сзади раздался высокий окрик:
— Сто-ой!
— Не оглядывайся, узнает еще. Скорее!!! — ускорил шаг Варавка.
— И-и-и, — выл Ануфрий.
— Што ты, как сука на звезды!
Грохнул выстрел, не дал договорить Варавке.
— Гранатами враз! — крикнул он и, резко обернувшись, кинул свою. То же сделал и Ануфрий. — К лошадям! — орал Варавка.
Сзади слышался тяжелый топот Руснака. Над головами вякали пули, а выстрелов бегущие почему-то не слышали.
Ануфрий, по-прежнему подвывая, вскарабкался на лошадь. Спина от росы у нее была скользкой.
— В степь уходим! — кричал Варавка.
Ануфрий, не оглядываясь на Варавку, правил лошадь не к горе, не к лазу под нее, а пока в степь, чтобы сбить с верной дороги возможную погоню. Погони не было. Это стало сразу понятным. Значит, можно было поворачивать к горе. Да и Антипка, видать, успел. Успел вывести Перевертней из-под замка. Ну, вот и на месте. Варавка слез с лошади шустро.
— Здеся все? — спросил он вполголоса и саданул лошадь тяжким кулаком в морду. Та взвилась и, обиженно фыркнув, унеслась в темноту.
— Конешно! — донеслось из лаза, едва заметного в зарослях терна.
— Все тута? — задуренно повторил вопрос Ануфрий.
— Ну, с богом, — распорядился Варавка и полез на голоса, доносившиеся из-под земли.
Ануфрий же снова вскарабкался на лошадь и двинул в степь. Там, чуя близкий дозор, лошадь отпустил и потопал назад в Мужичью Гору... Его вскоре нагнали. Узнали не сразу. А узнали, еще более осерчали. Доставили на майдан. Жванок приказал запереть в тот же сарай до утра.
— Вываляюсь в грязьке, водою морскою умоюсь, измажусь — очищуся, грешный да покается... — задуренно шепчет Высмерток, спеша по старой дороге к озеру Актуз. Не останавливается. Небо в звездах, а на звезды Высмерток смотреть не может. Не может он устоять на земле, когда запрокидывает глаза в ночное небо со звездами. В пасмурь ничего, а в ясное глядеть страшно...
Так вот и получилось: Руснак осколками исковырянный лежит, Жванок задышкой мается. Кому командовать? А телеграф приказ отстучал: в каменоломни уходить!
Когда Платон Колосов утром в Мужичью Гору прискакал, то нашел в беленой хате лишь разбитый телеграфный аппарат да посередь майдана увидел две ямы от бандитских гранат. Что делать? Стоит понуро. Конь позади него в поводу переминается.
— Сюда, сюда, — вдруг слышит Платон.
Глядь: баба в черном платке со двора, что рядом с беленой хатой, машет. Машет как-то потайком, зовет голосом осторожным. До Платона дошло сразу. Метнулся с майдана. Топот коня следом сыпанул. Понятливое конь существо, понятливое... Не успела баба черноглазая и смуглорукая втолкнуть Платона в курятник, как заплясали на утреннем пыльном майдане верховые: Варавка, Грива, Прохошка да Антипка Панкеевы. «Ух ты», — бормочет Колосов, поглядывая сквозь мутное оконце курятника, изготавливаясь гранатой встретить свой последний миг жизни. И слышит, как в тишине последнего в апреле утра разносится досадливое восклицание Варавки:
— Ушли все-таки, заразы!
«Ушли, а как же!» — вступает в молчаливый диалог с бандитами готовый ко всему Платон.
Когда же верховые увидели во дворе, где спрятался Платон Колосов, заседланного коня, стоявшего рядом с ишаком, похожим своим необычным ростом на мула, и подъехали, Варавка распорядился:
— Коня, Антип, хватай и хода! Зачем ему тут рогатеньких дожидаться?
Колосов понял,