Подойдем поближе к одному из переписчиков, вон к тому египтянину. Четким каллиграфическим почерком он выводит при свете масляной лампы слово за словом. Тень от его кисти и пальцев, кажется, танцует, выписывая пируэты. Перед ним на подставке рукописная страница оригинала, с которой он обращается крайне бережно. Сбоку на столе лежит переплетная крышка из двух скрепленных между собой дощечек, в которую для сохранности помещаются листы авторской рукописи.
Попробуем, вытянув шею, прочесть, что написано на титульном листе. «От кончины Божественного Августа». Да это же «Анналы» Тацита! Значит, тот человек с седыми курчавыми волосами, с пронзительно-острым взглядом зеленых глаз, что сейчас выходит из магазина, – он и есть великий историк! А ведь и в самом деле, он не только живет в изучаемое нами время, но, если подумать, как раз через несколько месяцев, в 116 году, выйдет его великий труд, знаменитые «Анналы». Это последний этап его долгого «путешествия» по истории, в котором он обличает пороки и упадок империи.
Итак, издание его труда происходит на наших глазах, и если присмотреться, то мы заметим, что раб переписывает текст десятой книги. Одной из тех, что до нас не дошли… Кто знает, о чем в ней говорится. Пораженные увиденным, мы застываем в оцепенении. Тацит поворачивает за угол, прощается с Трифоном и садится на носилки. Только теперь мы вспоминаем, что он был не только великим историком, но также адвокатом, квестором, претором, консулом и проконсулом… это объясняет наличие сопровождения. Носилки трогаются с места и удаляются, плавно покачиваясь над толпой…
В это самое мгновение всего в нескольких сотнях метров отсюда близится к концу драма человеческой жизни. Развязка наступит на глазах у тысяч людей, посреди Колизея.
12:30. Колизей, момент расплаты
Охрана крепко держит его за руки, словно боится, что он может сбежать. Но куда ему бежать? Он заперт за решеткой в нескольких метрах от арены Колизея. Снаружи десятки тысяч людей кричат, смеются, бьют в ладоши, в этот холодный темный коридор гул толпы доходит искаженным эхом. Он словно попал в огромную ловушку без шанса спастись. Лучше бы его убили одним ударом меча. Но этого никто не сделает: наоборот, ему предстоит умереть в жестоких муках, его съедят живьем! До сих пор он безропотно принимал свою участь. После того как судьи вынесли приговор, все пошло как по маслу, как по накатанным рельсам. Его взяли под стражу, посадили на повозку и отвезли в тюрьму. По пути народ хулил его, оплевывал, забрасывал камнями и даже экскрементами, как его только не срамили… В голове у него царила сумятица, разумом он пытался осознать ситуацию, найти выход. Но было слишком поздно. Словно некий зловещий механизм влек его к пропасти, а он был не в силах этому помешать.
Узник знает, что унижение – часть наказания. Сколько раз он был тому свидетелем, наблюдая на улице процессии с осужденными. И ведь он тоже насмехался над ними, посылал им вслед оскорбления, кидал камни… А теперь он на их месте. И к сожалению, знает, чем все закончится. В эти дни он готовился к смерти. Но теперь, когда настал момент взглянуть ей в глаза, в его груди растет паника, нестерпимая душевная боль, отчаяние… Дыхание становится все более лихорадочным, лицо бледнеет, а тень от решетки рисует на его теле клетчатый саван. Из одежды на нем всего лишь подобие короткой бахромчатой юбки из простого полотна. Стражники замечают его душевное состояние и, с усмешкой переглянувшись, еще крепче сжимают тиски. По части приговоренных к смерти у них большой опыт, и они знают, что это один из самых опасных моментов.
«Растерзание дикими животными» («damnatio ad bestias») – таков был приговор. При этих словах мир для него перевернулся. Но он должен был ожидать такого конца. Годы неправедного обогащения и коррупции поселили в нем дерзкое ощущение безнаказанности. Он начал думать, что сильнее системы, которая в цепях привела его в Рим из Северной Африки, с территории нынешнего Алжира. В течение многих лет он был рабом, а получив свободу, начал свое восхождение. Он оставил без средств к существованию не одного человека, целые семьи оказывались выброшены на улицу. А он, ростовщик, ни к кому не проявлял снисхождения. Сколько раз приходили к нему с просьбами об отсрочке, умоляли о снисхождении. Но в глубине души он испытывал жестокое удовольствие, отказывая им. Словно мстил за свое прошлое. Он стал жестоким, циничным и к унижению прибавлял насилие: неплательщиков избивали палками, затем при помощи подкупленных чиновников конфи сковывали имущество и делили полученное между сообщниками. Дочери и жены его жертв часто были вынуждены уплачивать ростовщические проценты собственным телом. Казалось, власть его не знает границ: богатства, пиры, влиятельные гости. Он думал, что уже достиг вершины могущества в римском обществе. Но однажды все рухнуло.
Хватило того, что сознался один из подкупленных им чиновников. Стража явилась на заре, при свете факелов, его отвели в темницу, допрашивали, пытали. Потом начали приходить первые робкие показания. Кое-кто из-за стыда промолчал, но многие заговорили. Так стала известна часть из множества гнусных преступлений против римских граждан, совершенных этим бывшим рабом. Нестерпимый факт! Приговор не мог быть иным. И вот теперь он здесь, ноги подкашиваются от страха, и от смерти его отделяют считаные мгновения.
Стража отошла на шаг, уступив место двоим, одетым в некое подобие толстых комбинезонов из крепкой кожи. Головы их тоже покрыты странными капюшонами из толстой кожи, под которыми скрыты шлемы. Их вид смутно напоминает облачение исландских моряков… Это рабы, отвечающие за исполнение казни, они выталкивают приговоренных навстречу диким зверям. Странные одежды в пятнах засохшей крови служат им защитой: внутри у них толстая набивка, как в тех специальных рукавицах, которыми пользуются сегодня дрессировщики сторожевых собак.
Внезапно решетка распахивается, и резкий толчок выбрасывает его на арену. Солнечный свет ослепляет его. Приговоренный щурится, морщит лицо – ему нечем заслониться от солнца, ведь руки завязаны за спиной. Он едва слышит гул толпы. Сколько раз он видел эту сцену в Колизее, но разве мог вообразить, что однажды сам окажется на арене, брошенный на съедение зверям!
Два «палача» подталкивают его в спину, заставляя бежать. За секунду до того, как выпустить приговоренного, они переглянулись и решили именно так разыграть начало представления – отчасти чтобы привлечь внимание, отчасти чтобы раззадорить зрителей. За годы праздности отпущенник растолстел. Вид этого человека, не способного бежать, с колышущимся при каждом шаге брюхом, вытаращенными глазами, вызывает на трибунах волны смеха и злорадного свиста. Среди зрителей много его жертв: кто-то кричит, давая выход накопленной за годы унижений обиде, кто-то молча наблюдает.
Теперь троица замедляет шаг и направляется в сторону льва с пышной темной гривой – тот оборачивается и смотрит на людей. По иронии судьбы он, как и его жертва, родом из Северной Африки. Льву не первый раз выпадает такая «кормежка» на арене. Однако он медлит. Тогда работник колет его длинным шестом. Лев отскакивает, рыча на виновника беспокойства. Тот тычет в льва шестом еще раз – и тот решительно направляется в сторону приговоренного. Могучие мускулы зверя волнами перекатываются под кожей.
Человек видит, как к нему близится его погибель. У львов огромные головы, но больше всего вселяют страх их светлые, орехового оттенка глаза, которые, кажется, пылают огнем. В их взгляде одна лишь безжалостность.
Приговоренный в ужасе вопит, цепенеет, упирается ногами. Но палачи сильнее его. Один из них опытной рукой берет его за волосы и нагибает вперед его голову, словно приманку для зверя. Второй прячется за его спиной, как тот, кто подпирает плечом дверь, чтобы ее не вышибли снаружи. В этом положении он подталкивает обреченного вперед, крепко держа за руки. Пригнув укрытую капюшоном голову, палач готовится к прыжку животного…
Лев убыстряет шаг, двигаясь поразительно бесшумно. Приговоренный издает вопль и в последний момент зажмуривается и отворачивает голову. Публика замирает в то мгновение, когда лев отрывается от земли в длинном прыжке.
Все происходит в мгновение ока. Палачи отпускают жертву и отбегают. Мелькают белые клыки. Приговоренный чувствует на лице жаркое дыхание, и хищник всей массой наваливается на него.
Зрители ликуют. Но это зрелище не для слабонервных. Лев стиснул челюсти на лице и шее жертвы. Его клыки глубоко вошли в живые ткани, раздробив лицевые и носовые кости и смяв глазницу. В один присест лев уничтожил ему пол-лица, содрав всю кожу вместе с носом, щекой, скулой и глазом, который отскочил в сторону. Лицо осужденного превратилось в чудовищную кровавую маску, что вызывает трепет у зрителей ближних рядов. Но человек еще жив, он кричит и извивается в муках. Лев крепко прижимает его к земле, впившись когтями в грудь и плечо. Приоткрыв пасть, он оборачивает к зрителям окровавленную морду – словно ищет одобрения. Новый укол шеста побуждает его завершить начатое. Лев словно отыгрывается на жертве за причиненную ему боль. Он вонзает зубы в шею и яростно терзает тело. Но человек уже не шевелится, шея переломлена, голова неестественно склонилась набок. Короткие судороги в ногах знаменуют конец его существования. Теперь лев выедает его внутренности…