Что меня поражает, так это их реакция: Ава делает вид, будто ее платье само по себе задралось до талии, а Ник — словно его штаны случайно упали на пол.
— Все не так, как ты думаешь, — говорит Ава.
Совершенно верно, она так и сказала.
А мой брат вообще молчит, но выражение его лица буквально кричит: «Ты ничего не видел!». Натягивая штаны, он смотрит на меня:
— Тебя что, стучать не учили?
Меня охватывает гнев. И даже не знаю почему, ведь сложившаяся ситуация ко мне не имеет никакого отношения. Это один из тех моментов, когда вас начинает трясти от злости, и вы не можете элементарно сформулировать мысль, не говоря уже о том, чтобы успокоить свое тело. Это не моя жизнь, и мне все равно, кого трахает мой брат. Но я так реагирую, потому что мне всегда нравилась Сианна. А еще меня бесит, что мой брат оказался тем говнюком, который изменяет жене.
Я смотрю на Аву, которая с пылающим лицом поправляет платье и, полагаю, ищет свои трусики. Они лежат на столе Ника рядом с оберткой от презерватива, но я не собираюсь говорить ей об этом.
— Ты ведь знаешь, что он женат, правда? — Я взбешен. И буквально выплевываю ей эти слова в лицо. А затем поднимаю сумку. — Я только что разговаривал с его женой. Думаю, ты забыл, что вы двое пытаетесь зачать ребенка.
Ава вздрагивает, затем переводит взгляд на Ника.
— Я… Уф…
— Не говори мне, что ты не знала. Можно подумать, кольцо на его пальце ни о чем не говорит.
Ник бьет кулаком по столу, устремляя на меня яростный взгляд.
— Ноа, убирайся отсюда!
Поставив сумку, я стою в дверях, скрестив руки.
— Ты собираешься рассказать Сианне?
Не знаю, почему меня это так беспокоит, но если пораскинуть мозгами, то думаю, это связано с тем фактом, что мы с женой прошли через преисподнюю. Пусть и вышли оттуда, но мы до сих пор работаем над отношениями. И мой вопрос вовсе не вопрос. Это скорее утверждение. Это ультиматум, потому что Сианна заслуживает того, чтобы знать об измене мужа.
Ава поправляет платье и, проходя мимо меня, дрожащим голосом произносит:
— Извини.
Я наклоняю голову набок с неодобрительной ухмылкой на губах.
— Ты облажался.
Я вижу это по лицу брата. Ему не нравится, что из всех людей в мире именно я поймал его. Может быть, потому что я младший брат, а может, потому, что он знает: если кто-то и будет привлекать его к ответственности за подобные действия, так это я.
— Не твоего ума дело, — наконец говорит он вызывающим тоном.
— Моего, потому что ты не запер свою чертову дверь. Ты собираешься рассказать Сианне?
Не желая встречаться с моим осуждающим взглядом, он смотрит на обертку от презерватива, на трусики, которые лежат рядом с ней, а затем на фотографию жены, что стоит в рамке на его столе.
— Нет. Я не собираюсь разбивать ей сердце, и тебе лучше помалкивать. Это касается меня и ее.
Признайтесь, вы ведь тоже хотите ему вмазать, не так ли? Моя голова пульсирует, на языке чувствую привкус желчи.
— Ты имеешь в виду себя, ее и эту сумку со спермой изменщика?
— Ноа. — Ник качает головой, сцепив руки на подбородке, будто обдумывает свои следующие слова. И они только больше меня бесят. — Ты даже не представляешь, каково это — не иметь возможности дать жене то, чего она хочет.
Ха. Черт возьми. Ха. Да, я-то понятия не имею, каково это — хотеть вернуть жизнь своей дочери. Или избавить ее от боли, наблюдая за тем, как она умирает на твоих руках. Но знаете, что меня добивает? Убеждение брата, что если он не может дать жене ребенка, то стоит ей изменять. Мне знакомо чувство поражения. После смерти Мары меня каждую ночь преследуют воспоминания о том, как она сделала свой последний вздох, и о том, какое полнейшее опустошение образовалось между Келли и мной. То опустошение, познав которое, мы поняли, что с этого момента никогда не будем прежними.
Мое дыхание учащается, и я словно заново переживаю ту ночь, хотя эти двое и смерть мой дочери не имеют ничего общего друг с другом. Но опять же, они-то здесь.
— Поверить не могу. — Голос дрожит, а моя реальность, в которой переплетены обе ситуации, почти незрима. — Ты — кусок дерьма.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Да ты понятия не имеешь, каково это! — рявкает он, убеждая меня поверить его дерьмовым оправданиям.
— Знаешь, что-то в людях ломается, когда они теряют ребенка. Может быть, это происходит, когда ты теряешь кого-то из близких, но потеря ребенка — вот что задевает за живое больнее всего. Имущество, деньги, идеальная жизнь — все это бессмысленно. Все это перестает существовать, как только ты теряешь часть своей души. Именно тогда, когда это становится твоей реальностью, ты оставляешь в прошлом все это человеческое дерьмо. Внезапно ты обнаруживаешь, что все меньше готов прощать их оправдания, и все чаще заостряешь внимание на том факте, что они впустую тратят драгоценное время. Правда, мне следовало бы напоминать себе об этом. Но изменять жене только потому, что ты испытываешь страх из-за того, что не можешь дать ей то, чего она хочет, — так себе оправдание для сокрытия того факта, что ты неполноценен. — Именно в этот момент я теряю контроль и выплескиваю на него все свое дерьмо. — Ты такой эгоистичный мудак! Ты понятия не имеешь, что это такое.
Стиснув зубы, Ник встает и подходит ко мне. Мы стоим лицом к лицу. Затем он толкает меня.
— И ты тоже. Ваш брак идеален, а ты дал жене все, чего она хотела. Я не могу дать Сии то, чего она желает больше всего на свете.
Идеален? Разве такое бывает? Я не могу привести пример ни одного человека с идеальными отношениями.
— Идеален? — фыркаю я. — Черт возьми, ты считаешь это идеальным? Мы потеряли дочь. Нашу семилетнюю дочь! По-моему, это уничтожает всю идеальность. — Я делаю шаг к брату, глядя ему в глаза. Его взгляд пылает огнем, мой — ледяной. — Не говори мне о своих соображениях, пока тебе не придется смотреть в глаза своей жены, когда ты будешь держать безжизненное тело дочери и надеяться, что вы, ребята, сможете пережить хотя бы следующую минуту, не говоря уже о том, чтобы сохранить брак. Вот это трудно! Вот такое дерьмо тебя разрушает. Но разве я трахаю все вокруг, изменяя Кел, а?
— Ну и? Только потому, что потерял дочь, ты внезапно стал брачным экспертом?
И тут я теряю самообладание. Схватив Ника за рубашку, я прижимаю его к стене.
— Гребаный сукин сын! Ты ни черта не услышал из того, что я сказал. Не надо рассказывать мне о своих, типа, причинах, по которым ты изменяешь жене!
Он тяжело дышит и бьет меня по руке.
— Я в последний раз предупреждаю тебя, Ноа. Занимайся своим долбаным делом.
— Ты расскажешь ей? — прижимаю я его, требуя ответа.
Он стискивает зубы, но молчит. Я толкаю брата. Он спотыкается, но удерживается на ногах, схватившись за стол.
— Я увольняюсь.
Ник смотрит на меня так, будто я несерьезен. Недоверие сменяет гнев на его лице.
— Черт, ты собираешься бросить работу из-за этого?
Я напрягаюсь, каждая частичка меня на мгновение застывает на месте.
— Ты чертовски прав, увольняюсь. Ищи себе нового бригадира.
Развернувшись, я открываю дверь и выхожу. Я почти готов позвонить Сианне и все ей рассказать, но опять же, это не мое дело. Я напоминаю себе, что у меня есть собственное дерьмо, с которым необходимо разобраться.
Я направляюсь не домой. Вместо этого звоню Джейсону, потому что у него есть друг, владелец агентства недвижимости. В обед мы встречаемся в баре.
— Ты действительно бросил работу? И что скажет Келли?
Я пожимаю плечами, уставившись на бокал пива и конденсат, который скапливается вокруг него. Правда в том, что я понятия не имею, как на это отреагирует Келли.
— Уверен, что она не обрадуется этому. Ведь я не спрашивал ее мнения, когда согласился на эту работу и перевез сюда всю семью.
— Почему ты уволился?
Я думаю, что ответить. Джейсон не знает Сианну и моего брата.
— Зашел в офис в тот момент, когда мой брат трахал менеджера по продажам.