— Иисусе, как же я ненавижу все это! — кричит жена, топая ногой и хватаясь руками за сердце.
Смеясь, я обнимаю ее сзади и намеренно тихо шепчу:
— Я прикрою тебя.
Дрожа всем телом, Келли прижимается ко мне. Мы останавливаемся, и она разворачивается в моих руках.
— Сделай так, чтобы я перестала бояться.
Я снова смеюсь.
— Что?
Ее широко распахнутые глаза сосредоточены на моих. Она оглядывается вокруг, а затем шепчет и смотрит на меня, ожидая реакции:
— Трахни меня. Прямо здесь.
Она это серьезно? Что-то я сомневаюсь. Или да? Я жду, когда она скажет: «Да шучу я» и засмеется, но этого не происходит. Все, что я вижу, — ее пылающий взгляд, пока она ждет моего ответа.
Мне требуется минута, чтобы что-то сказать, но мой член пришел в боевую готовность, как только Келли прижалась ко мне пять минут назад. Поэтому я сгибаю ноги в коленях, потираясь членом о ее центр. Она стонет, откинув голову на стену, цепляясь за мои плечи.
— Хочешь, чтобы я трахнул тебя прямо здесь, где нас могут увидеть?
— В доме всего шесть человек, и они заняты. Мы одни.
Я осматриваюсь. По сути, мы одни. Если не считать Бешеного кролика, которого моя жена пнула по яйцам. Но я уверен, что в данный момент он предпочел бы умереть.
Подтолкнув Келли к стене, я затаскиваю ее во что-то похожее на шкаф и прижимаюсь к ней. Затем окидываю взглядом ее костюм.
— И как я должен снять это с тебя?
Тяжело дыша, она хватается за ремешок на шее и тянет молнию вниз, пока та не опускается до ее промежности. Она слегка извивается и оказывается передо мной обнаженной. Я делаю все возможное, чтобы прикрыть ее от посторонних глаз, но, к счастью, в этом шкафу достаточно темно и нас никто не увидит.
Келли поворачивается ко мне спиной, и я запускаю пальцы в ее киску, такую влажную и теплую. Жена откидывает голову на мое плечо, а мои губы скользят по ее шее. Ранее она спрашивала о зубах и угадайте, кто сейчас со вставными клыками?
Ага. Все продумано. Я сильно кусаю ее кожу. Кажется, я чувствую вкус крови, но Келли не отходит от меня.
— Что ты говорила о том, что я лаю, но не кусаю?
— Трахни меня, — умоляет она и, как только пластиковые клыки снова вонзаются в ее кожу, извивается у моего члена и трется о него своей задницей.
Я борюсь с желанием. Мне хочется подразнить ее чуть подольше. Я рычу, уткнувшись в ее шею.
— Тебе понравилось, как тот парень смотрел на тебя?
— Не понравилось, — отвечает она, задыхаясь, извиваясь напротив меня. — Ноа, пожалуйста.
Я провожу двумя пальцами по ее клитору, а затем нажимаю большим пальцем на чувствительный бугорок.
— Что, пожалуйста?
Келли трепещет:
— Я хочу, чтобы ты трахнул меня. Прямо здесь, когда за этими стенами находятся люди. Покажи мне, как сильно ты все еще хочешь меня.
Мне не нравятся эти слова. Они что-то больно задевают глубоко в груди. Она думает, что я отдалился, что избегаю выставлять свои эмоции напоказ, потому что больше не хочу ее? Естественно, все, что мы пережили за последние несколько недель, доказывает, что это совсем не так. Я хватаю ее за подбородок загипсованной рукой и заставляю посмотреть на меня.
— Желать тебя не проблема. Я всегда тебя хочу.
Ее глаза, скрытые под маской, находят мои.
— Докажи.
Так я и делаю. Я трахаю жену у стены и, кончив, прижимаю руку к ее шее, рыча на ушко:
— Теперь ты мне веришь?
Келли вздыхает. Ее сиськи покрыты блестящими капельками, которые я вижу даже в темноте. Все еще обнимая меня, она произносит:
— Я люблю тебя.
Келли так и не ответила на мой вопрос.
ГЛАВА 19
Ноа
Братская любовь
(Он старше, но не значит, что мудрее)
— Что ты сделал с леди из ТСЖ?
Спокойно наслаждаясь кофе перед уходом на работу, я смотрю на свою жену, держащую в руке розовый лист бумаги. Могу только предположить, что это — очередная жалоба на то, что я не стригу газон. Или, может быть, это как-то связано с выжженным на лужайке членом, к созданию которого я не имею отношения, хотя и был соучастником.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ничего я с ней не делал. А что?
Келли бросает листок бумаги на стол.
— А то, что нас оштрафовали на пятьсот долларов, потому что мы не покосили траву на лужайке.
Отказываясь смотреть на наш участок, я ворчу что-то похожее на «исчезни», но на самом деле произношу это не так громко, чтобы Келли не смогла услышать мои слова. Я не дурак, просто наслаждаюсь своим чертовым кофе.
Келли вздыхает, и этот вздох звучит драматичнее, чем за все последнее время. Как будто она настолько расстроена, что готова вырвать мне волосы.
— Почему бы тебе просто не покосить газон? Или это сделаю я.
— Не смей, — предупреждаю я, наконец посмотрев ей в глаза. — Теперь это дело принципа. Они не имеют права указывать, когда мы должны стричь лужайку.
— Нет, они могут это делать, Ноа. — Келли переходит от стола в кухню, чтобы закончить приготовление завтрака. — Ведь неспроста организация называется товариществом собственников, и мы согласились на их условия, когда покупали этот дом.
Я ставлю чашку с кофе на стол.
— Ну, это просто тупо. Трава не такая уж и высокая.
Келли указывает на наш двор.
— Минимум восемь дюймов.
— Она говорила тоже самое.
Естественно, я получаю от Келли подзатыльник.
— Заткнись.
Уловили нотки юмора в ее голосе? Я — да. Келли не ненавидит меня, так что вполне вероятно, что сегодня мне что-нибудь перепадет.
Оливер, которого я не заметил, присаживается рядом со мной и спрашивает:
— Что это значит?
Посмотрев на него, я понимаю, что у меня, вероятно, проблемы. Если вы посмотрите на Келли, которая сейчас жарит на кухне блины, то заметите, что у нее такое выражение лица, которое буквально кричит: «Выбирайся из этого дерьма, чувак».
Я притворяюсь типа «я тебя не слышал», чтобы выиграть время, и, подумав, добавляю:
— А?
— То, что она сказала… Что это значит?
— Это значит ровным счетом то, что она сказала, — вру я.
Оливер хмурится, когда наливает слишком много молока в миску с хлопьями.
— Я не понимаю.
— Забудь. — Я двигаюсь ближе к нему. — Ты хорошо ведешь себя с сестрой?
Он пожимает плечами и опускает ложку в хлопья.
— Если «хорошо» означает не говорить с ней и не бить ее, тогда да.
Я закатываю глаза.
— Так вот, приятель, Джейсон рассказывал мне о рыболовецком судне, на которое он каждый год берет с собой мальчишек. Хочешь поехать со мной?
Взгляд Оливера загорается.
— В самом деле? Как раньше, только я и ты?
— Ну, Джейсон и близнецы тоже там будут, — отвечаю я, когда Хейзел садится напротив своего брата, а рядом с ней появляется полная тарелка с блинами, которые она, скорее всего, не доест.
Оливер смотрит на Хейзел, но ничего ей не говорит.
— Но ее-то там не будет, да?
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не нахмуриться. Меня беспокоит то, что он так сильно ненавидит Хейзел, и я не могу понять почему. Еще год назад ничего подобного не было. Конечно, у Хейзел, как и у всех детей, есть неприятные черты характера, но все, чего она когда-либо хотела, — это быть похожей на Оливера. Она обожала Мару, но Оливер — ее старший брат. Поэтому она боготворила его, даже если он вел себя с ней как придурок в девяноста восьми процентах случаев. Он должен защищать младших, однако после смерти Мары совсем отдалился от своих братьев и сестер.
Теоретически я думаю, что понимаю, почему так. Что-то похожее произошло, когда мой черный лабрадор Эдди родила щенков. В тот год их было пятеро. Четыре девочки и один мальчик. Мальчик был самым младшим из помета и почти сразу умер. После его смерти Эдди не обращала никакого внимания на своих щенков. Чтобы спасти бедняг, мне пришлось кормить их из бутылочки, и я помню, как тогда не мог поверить, что она просто взяла и отвернулась от своих щенков, пока те умирали.