В первый день это мечтательное и чисто фантастическое настроение было очаровательно, но затем оно сменилось ощущением какой-то пустоты, какую могло заполнить только огромное счастье. Это чувство перешло в жажду, в пламенное желание того, чтобы эти минуты, так приятно и быстро промелькнувшие, повторились снова. По временам грозная мысль: «Может быть, мне никогда не придется увидеть его!» — останавливала биение ее сердца и заставляла ее бледнеть. Мучительное ощущение овладевало ею при мысли о тяжести этой потери.
Несмотря на свою молодость, Мариамна не была ветреной, неопытной девушкой. Она получила воспитание, направленное на усовершенствование и развитие в ней прекраснейших качеств женщины. Очень рано осознала она благородство самопожертвования, необходимость мужества и самоотречения. Подобно большинству людей своего народа, она отличалась национальной гордостью, несколько смягченной теми неблагоприятными обстоятельствами, в каких так часто находились иудеи, но гордость не ослабела в силу этого, несмотря на все превратности и многочисленные кары. Со времени своего путешествия по пустыне, различных пленений у восточных народов и до решительного подчинения Риму еврей никогда не забывал, что он произошел от ветви, насажденной собственной десницей Всемогущего, что он мог возвести свою чистую и бесспорную генеалогию до спутников Моисея на горе Синайской, до самого патриарха, получившего свой авторитет прямо с небес и удостоенного чести беседовать с ангелами у порога своей палатки, на равнинах Мамврэ. Подобное сознание придавало скрытую гордость всем потомкам этого народа. Мужчины, женщины и дети были убеждены, что обладание землею по праву принадлежало их племени.
Можно думать, что человек с характером Элеазара не способен был дать своему семейству преуменьшенное понятие о его преимуществах и значении. Мариамна с ранних лет научилась смотреть на свою национальность, как на первое и драгоценнейшее из своих преимуществ и, чисто по-женски, тем более лелеяла эту мысль, что ее народ вынужден был подчиниться римскому игу. Терпеливость, рассудительность и постоянство развились в юной еврейке благодаря ее образу жизни, при виде нетерпения ее отца, все более возрастающего вследствие хода дел, и тех энергичных, хотя и тайных усилий, какие он делал, стремясь изменить судьбы своих соотечественников. Но все жестокое, хитрое и мало свойственное женщине, что могло бы породить в уме Мариамны подобное воспитание, счастливо сглаживалось влиянием и советами Калхаса. Этот последний никогда не упускал случая бросать доброе зерно и научать наставлением и примером тем урокам, какие он получил от людей, черпавших из самого источника, и трудно было остаться нечувствительным к совершенной доброте и всегда удивительно ровному характеру этого человека, понимавшего под христианством не только веру, целомудрие и самоотверженность до готовности идти на смерть, но и мир и любовь среди людей — те качества, которые были даны первыми апостолами как основные и существенные элементы новой религии. Калхас далеко не лишен был энергии и необузданных порывов своего народа. Быть может, прежде его характер был столь же гордым и воинственным, как характер его брата, но вера сгладила его и сделала мягким. Сердце его исполнилось сострадания и доброты, и от прежнего воинственного настроения остались только честность, мужество и преданность.
Калхас был искренне привязан к своему брату, и для него было источником постоянной скорби видеть, до какой степени принципы и поведение Элеазара были противоположны кротким и священным заветам христианства. По-видимому, выше сил человеческих было заставить иудея отречься от его великой и простой веры, изменить или перетолковать ее, отнять от нее или прибавить к ней какие-либо предписания или ослабить его привязанность к той теократии, с которой его связывала признательность, традиция, национальная обособленность и племенная гордость. Религия, усвоившая великие основы истины, всемогущество и вечность Бога, бессмертие души, награду и возмездие в будущей жизни, уже покоится на прочном основании, от которого нелегко отказаться, и вот почему иудеи во все времена, точно так же как и магометане, хотя и в меньшей степени, чувствовали непобедимое отвращение к тому, чтобы присоединить к своим суровым законам заветы кротости и любви, свойственные нашей религии. Внешние и видимые обряды культа вполне соответствовали характеру Элеазара. Закон, понятый в самом строгом и буквальном смысле, был для него единственным политическим и частным вождем, какого только он признавал, и, когда предание осложняло его тяготы и умножало трудности, он радостно и непоколебимо повиновался ему. Выполнять жертвоприношения, предписанные божественным повелением, соблюдать и побуждать других к соблюдению малейших пунктов предлагаемого священниками учения, чтить день субботний с величайшей строгостью и, в случае надобности, безжалостно поражать язычника мечом — таковы были заветы, свято соблюдаемые Элеазаром, и никакие соображения дружбы, никакие побуждения тщеславия, никакие требования времени не могли склонить его отступить от них хотя бы на йоту. Легче было обратить самого надменного солдата, самого грубого варвара, самого легкомысленного и распутного патриция, чем его. И однако Калхас не терял надежды: он слишком хорошо знал, что одно время предназначено для сеяния, другое для жатвы, что почва, сначала покрытая сорными травами, может тем не менее со временем произрастить доброе зерно, что некогда из голой скалы ключом потекла вода, что нет ничего невозможного под солнцем. И он любил своего брата и молился за него, а к племяннице относился с такой же любовью, с какой относился бы к своему собственному ребенку.
Нужно было немало терпения, постоянства и смирения, чтобы приблизить Мариамну к тому святому учению, к которому ее отец относился с таким презрением и ненавистью. В этом-то именно заключались препятствия, какие нужно было преодолеть первым христианам, огромного значения которых мы теперь почти и не подозреваем. Мы читаем повествования об их лишениях, гонениях, пленениях и мученичестве с чувством, смешанным с ужасом и негодованием, мы жалеем о них и изумляемся им, даже прославляем их, как вождей-героев той веры, которой предназначено было послужить знаменем единого истинного завоевателя, но мы всегда забываем о той томительной и ежедневной борьбе, которую им приходилось вести, о их домашних распрях, оскорблениях от равных и друзей, отталкивавших их, о холодных и безучастных взглядах тех, кого они больше всего любили на земле и кош должны были отвергнуть почти без надежды увидеть их снова. Многие люди способны на великий подъем духа, готовы на натиск и гибель на эшафоте, но для того, чтобы день за днем и год за годом вести непрестанную войну с самыми дорогими и близкими им людьми, с их жизненными удобствами, благосостоянием, мелочами и желаниями — для этого требуется ободряющая помощь, не находящаяся ни внутри их, ни вне, не живущая даже на этой земле, но сходящая непрестанно и непосредственно свыше на тех, кто ее достоин.