– Да, я дочь Гарри Трэска. – Данте уловил деланную учтивость в голосе Глорианы. – С кем я имею удовольствие разговаривать? – Она сделала еще один шаг вперед к этой женщине, заставляя ее попятиться на несколько дюймов и, наклонив голову, посмотреть на Глориану глазами просительницы, покорной своей королеве.
– Я миссис Лаудон, – выдохнула женщина. – Генриетта Лаудон. Я… я жена телеграфиста.
– О, жена телеграфиста. Я ожидала чего-то более солидного.
Лицо миссис Лаудон пошло пятнами от унижения, но губы ее оставались поджатыми. В толпе кто-то иронически хихикнул, и кожа миссис Лаудон покрылась мертвенной бледностью.
– Глориана, – предостерегающе шепнул Данте, опасаясь, что из-за своей смелости и прямоты она сделает неосторожный шаг и без всякой необходимости наживет себе непримиримого врага.
Она повернула к нему лицо, и в этот момент он увидел, что она вовсе не смела и не властна. Глаза Глорианы выдавали лишь печальное осознание того, что ей слишком хорошо знакомы стычки такого рода. И конечно, она не сомневалась в том, что только сила и решительность могли бы защитить ее уязвленную гордость от пренебрежения и оскорблений. Все это напомнило молодому человеку свое собственное положение. В свое время он вел себя подобным образом, нередко с тревогой ожидая мучительных, позорных разоблачений в том, что он незаконнорожденный, каким он и был в действительности. И только после того, как его физическая сида окрепла настолько, что сравнялась с его внутренней силой, люди перестали мучить его и насмехаться над его происхождением.
Но Глориана никогда не обретет мужской силы. Она хотела нанять его, а он думал лишь о том, чтобы уйти от нее как можно скорее. Он постоянно забывал об их скором расставании, как только Мод( получит для него зеркало. Было бы ошибкой вмешиваться в то, как Глориана разделывается со своими врагами, поощрять ее привязанность к нему, так как он совсем скоро должен будет покинуть, оставить ее наедине со своими трудностями.
Нет, не вмешиваться нельзя. Нужно принять вызов и потребовать удовлетворения. Он заметил новый всплеск волнения в толпе, снова привлекший к ней внимание Глорианы.
Люди расступались перед каким-то золотоволосым человеком. Он был ростом ниже Данте на несколько дюймов, у незнакомца были такие же длинные волосы и такие же красивые усы, как у Данте. В руках у незнакомца была винтовка, а сбоку, на левом бедре, пистолет. В противоположность одетым в серые и серо-коричневые одежды горожанам на нем была белая рубашка и темные бриджи с нашитыми длинными кусками тонкой кожи, единственным назначением которых, казалось, было предохранение от трения друг о друга внутренних сторон штанин.
«Длинноволосый и очень элегантный», – говорила мисс Хэмпсон, описывая нового шерифа, коммодора Перри Оуэнса. Описание любопытной старой девы оказалось на удивление точным.
– О'кей, земляки, отойдите подальше! – властно покрикивал он. – Рабочие не могут подойти к поезду, чтобы начать разгрузку, – эдак вы нарушите график движения поездов.
– Погодите, шериф Оуэне, – недовольно буркнул один из горожан, назвав того по имени и подтвердив тем самым догадку Данте. – Тут Хенни Лаудон схватилась с этой вот рыжей. Бьюсь об заклад, что вы ее не знаете!
– Поэтому-то я и пришел. А от вас требуется только одно – разойтись, – распорядился Оуэне. Он поставил винтовку к ноге. – Расходитесь же! – потребовал он.
С едва слышным ропотом толпа неохотно рассеялась, и с шерифом остались только Данте, Глориана, Мод да мистер Блу. Шериф подхватил винтовку под мышку.
– С тех пор как в Плезент-Вэлли начались волнения, я взял за правило встречать всех приезжих, – заговорил Оуэне, не выказывая ни малейших признаков гостеприимства. – Холбруку больше не нужно беспорядков, поэтому если вы приехали сюда для того, чтобы нагнетать вражду, отправляйтесь дальше этим же поездом.
– Мы приехали не для того, чтобы нарушать спокойствие, – заявила Глориана. – Я здесь для того, чтобы предъявить права на наследство.
– Значит, Хенни Лаудон опознала вас правильно. Вы незаконная дочь Гарри Трэска.
Напряженная тишина повисла в воздухе. После неловкой паузы Глориана заговорила снова:
– Я предпочитаю выражение «родная дочь», шериф.
– Вам известно, мисс, что ваш папаша просил меня позаботиться о вас, если вы когда-либо здесь объявитесь? Может быть, было бы проще, если бы я называл вас по имени, но будь я проклят, если могу вспомнить, как вас зовут, – заметил шериф Оуэне. – И прошу прощения за такую строгость, но я шериф в этом городе, и мне платят за то, чтобы я относился с подозрением к посторонним.
– Глориана. Глориана Карлайл.
Когда Глориана представилась шерифу, она сменила гнев на милость. Потом шериф кивнул головой в сторону Данте.
– Это мой… гм… это Данте Тревани, он… гм… – Глориана пришла в явное замешательство.
– Уж во всяком случае, не телохранитель, – вмешалась Мод. – Он ее… он ее жених. А я, как говорится, их компаньонка и не спускаю с них глаз, пока они не поженятся.
Полный смятения взгляд изумленной Глорианы встретился с глазами Данте.
– Черт возьми, вот и прекрасно, у нас найдется священник, а то и два, если вы задумаете обручиться здесь, в Холбруке. – Шериф кивнул Данте и протянул ему руку. – Коммодор Перри Оуэне к вашим услугам, – представился он.
Данте был готов пожать руку человеку, который, как он надеялся, мог бы стать его учителем. Но, услышав о новой помолвке без его согласия, Данте крепко сжал рукоятку меча. Глориана стояла, судорожно сцепив пальцы. Ветер раздувал ее юбки и спутывал ей волосы, но это не скрывало от него ее едва заметного трепета.
Помолвка. Но она никогда не станет его женой, что бы ни говорила Мод.
Он, Данте, будет уже далеко, прежде чем Оуэне спросит, почему он не дал Глориане своего имени. По-видимому, ему было предназначено судьбой подойти вплотную к браку, но оказаться забытым как в этой эпохе, так и в своей собственной. После его бесследного исчезновения память о нем вскоре померкнет в сознании Глорианы, в конце концов позабудется и его образ – черты лица, цвет глаз, волос.
Данте решительно отбросил в сторону эти грустные мысли, наводящие тоску.
«Слушайтесь меня», – вспомнил Данте слова Глорианы. Ему так нужно было хоть несколько секунд для спокойного размышления, чтобы взвесить все «за» и «против», но даже такой малости у него не было. Если бы подобное ухищрение облегчило их проезд через Холбрук и позволило бы Глориане чувствовать себя в безопасности, он мог бы допустить новую помолвку…
Данте сунул в протянутую руку Оуэнса свою и глубоко вздохнул. Глориана вся лучилась чистотой и ослепительно прекрасной улыбкой, в которой не было ни намека на неискренность. Ему не впервые приходилось видеть ее очаровательную улыбку. Но даже если бы Данте увидел улыбку Глорианы один-единственный раз, она никогда не стерлась бы из его памяти.