слышим тяжелый удар в дверь. Все трое инстинктивно замираем. Наши влажные от страха ладони впиваются друг в друга клешнями.
Чудовище пришло.
Я его чувствую. Нас отделяет слой металла, но на коже поселяется то самое ощущение близости чего-то… страшного. И неотделимого от тебя самого. Страх ведь всегда в нас. Даже если принимает облик монстра снаружи.
– Есть здесь второй выход? – свистящим шепотом спрашивает Джей Пи.
– Нет.
Мы чего-то ждем. Может, что оно развернется и уйдет.
– Слышал что-нибудь о здоровом кусачем альбиносе? – спрашивает Вертекс Джей Пи. – Он как-то связан с вашей детской психушкой?
– Я вообще о нем от тебя узнал…
– Ну, мало ли…
Я пытаюсь понять, как оно может сюда войти. Металлическую дверь даже такая туша не пробьет. Мы в относительной безопасности. Замок на двери кодовый плюс два засова.
Есть окна. Узкие прямоугольники под потолком. Через них он не пролезет. Но может разбить. Чем это чревато? Ничем. Только если он разроет землю и вытащит кирпичи. Эта работа займет у него часы.
– Может, позвоним в полицию? – неуверенно спрашивает Джей Пи.
– Только попробуй! – шипит Вертекс.
Я знала, что у него проблемы с правоохранительными органами, но он никогда о них не говорил. Да и у меня они есть.
Дверь оставляют в покое. Разливается тишина, но ненадолго.
До нас доносится звон стекла на кухне, и Джей Пи с Вертексом чуть ли не хором взвизгивают. Снаружи доносится надрывное, хриплое сопение. Я на ощупь подбираюсь ближе к проходу и бросаю осторожный взгляд за косяк. У кухонного окна что-то происходит. Периодически одинокий уличный фонарь высвечивает шевеление. В оконном проеме елозит чья-то огромная рука, затем с силой выламывает его.
Следующий удар – по кладке. И когда я слышу, как падают куски стены, то понимаю, что склад сделан чуть ли не из картона. Он добьет его до рассвета.
Внезапно оно замирает. Чувствует меня. Пока я гадаю, спровоцирует ли это новую волну агрессии, слышится что-то странное:
– Санда…
Оно говорит.
Произносит мое имя.
– Санда… – в этом слышится ярость и одновременно просьба.
– Эй… – еле слышно окликает меня Вертекс.
Я пячусь, как рак, и оно чувствует, что я отдаляюсь. Слышится рев, и, судя по звукам, сыпется земля.
– Господи, да он же снесет все к чертям! – чуть ли не вопит Вертекс.
– Я выйду к нему.
– С дуба рухнула?!
C трудом удается отвести взгляд от слабых очертаний белой руки во тьме, которая тянется, растопырив пальцы.
– Тебя чуть не сожрали, – напоминает Вертекс.
Он включает фонарь и направляет луч в мое лицо: видимо, чтобы убедиться в моих намерениях.
– Сидите здесь. Мне кажется… ему что-то нужно, – неуверенно произношу я.
Оно предпочитает насильственные методы, но тварь не глупа и может думать и вести себя, как человек. Если мы будем прятаться, он разрушит чужой дом и навредит невиновным людям. Один из них – мой друг.
Вертекс смотрит круглыми глазами и понимает, что меня уже не разубедить. Тогда он вкладывает что-то в мою руку.
– Шокер. Пусть хоть так.
Я иду к двери в полнейшей тьме. По наитию снимаю все запоры и выхожу на промозглое крыльцо. Шаг за шагом поднимаюсь выше и обхожу здание вокруг. Его видно издалека. Оно застыло у кухонного окна и судорожно роет землю. Тусклый свет фонаря очерчивает нагой силуэт. Это человек. Без рогов и копыт. Но сейчас он похож на сдуревшее животное.
Внезапно оно прекращает копать и замирает, чувствуя меня на углу.
– Я – Санда. Это я.
Оно встает во весь рост и медленно идет ко мне. Его пошатывает, и оно слегка подволакивает ногу.
«От него не избавиться. Оно пойдет за мной всюду», – возникает из ниоткуда абсурдная мысль.
Но я делаю шаг навстречу, потому что… хочу понять.
Что во мне и что в нем.
– Санда… – звучит тихо, почти моляще.
Когда оно окончательно ко мне приближается, я понимаю, что мне не причинят вреда. Оно напугано не меньше моего. Его сильное, израненное тело дрожит, а рука кровоточит из-за осколков. Глаза слепца видят меня другим, тайным зрением.
Медленно ко мне склоняются, с шумом втягивая воздух меж нами. Я меньше этого существа в два раза, мне почти нечего ему противопоставить. Его рука стискивает мое запястье до боли, и нос уже знакомо проводит по волосам и шее.
Внезапно с необъяснимым прозрением до меня доходит, что я обладаю над ним колоссальной властью.
– Санда…
Осторожно провожу по холодному, мокрому плечу и слегка поглаживаю, чтобы успокоить. Оно ластится ко мне, как домашний зверек. Это ему требовалось? Ради чего он ранил столько людей? Я вглядываюсь в его лицо, вижу неестественно заточенные клыки. У него и так уродливый прикус, но кто-то специально поработал над формой и симметрией, люди такими не рождаются.
Челюсть мелко дрожит. Да он весь… Ему холодно.
Когда его хватка слабеет, я все же втыкаю в плечо шокер, еще будучи не до конца уверенной в своей силе над ним. Он взвывает и отскакивает от меня, как собака. Конечно, ему неприятно. Но он мог бы мне шею свернуть, а вместо этого бежит. Я надвигаюсь на него, и он отскакивает еще дальше, испуганно скуля.
Оно боится электричества.
Оно его знает.
Каждое движение моей руки с шокером ощущается им так, словно это врожденный инстинкт. Не видя меня, он знает, что я могу причинить ему боль, а главное, понимает как. Так ведет себя тот, кого этим шокером воспитывали.
Любопытно.
– Зверь не сделал ничего плохого, – рычит он. – Зверь не хочет.
Зверь? Он говорит о себе в третьем лице?
Я почти очарована.
Медленно опускаюсь на корточки и прячу шокер в карман. Накрапывает мелкий дождь, и здесь, на пустыре, мы наконец-то знакомимся по-настоящему.
– Значит, ты – Зверь.
– Я – Зверь, – покорно отвечает он, таращась красными глазищами сквозь меня.
– Очень приятно. Я больше не буду так. Не бойся.
Он застывает. Делает неуверенный шаг вперед, припадая к земле. Затем шаг назад. Кто же так его воспитал? Кто научил бояться?
– Иди сюда, – подзываю я. – Я не сделаю больно, если ты не сделаешь больно мне.
Наконец почти ползком он приближается вплотную. Мы замираем друг против друга. Он тянется шеей, но сдерживает себя. Еще помнит боль.
– Что ты за мной ходишь, Зверь? Что тебе нужно от Санды? – спрашиваю я.
– Так… надо.
– Кто тебя послал?
Молчание. Может, вопрос слишком сложный для него.
– Кто сказал Зверю прийти сюда?
– Зверь сам пришел, – охотно отозвался он, при этом опустив голову.
Поза вины, поза ничтожества. Хорошо с ним поработали. Научили подчиняться,