На четвертый день их река слилась с другой, столь же широкой. Середин обрадовался, думая, что уж теперь-то точно попал в Белую — но спустя два дня течение вынесло плот в величавые воды еще более солидного потока. На этот раз ведун зарекаться не стал — мало ли что? В Башкирии он никогда не был и, как выглядит их главная река, не знал. Может, она и вовсе с Волгу шириной? Тогда все еще впереди.
— Ты смотри, получается, — наконец признала Роксалана, любуясь сверкающим в солнечных лучах колье. Сужаясь к концам, оно посередине расходилось примерно на три пальца. Тонкая вязь рисунка напоминала переплетенные контуры церковных луковок. Снизу рядком тянулись сверкающие шарики, прикрепленные к украшению солнечными лучиками. Девушка приложила свое изделие к груди: — Как, нравится?
— А что, очень неплохо получилось, — кивнул Олег. — Молодец. Талант в тебе пропадает.
— Не пропадает, — утешила его спутница. — Украшательство — это часть моей работы. Эх, жалко зеркала нет. Тария! Давай тебе примерим. Со стороны хочу посмотреть.
Застежек, разумеется, Роксалана сделать не могла. Она осторожно развела концы колье, сместила их немного вверх и вниз, наклонила набок и провела за шею девочке. Поправила, чуть сжала сзади:
— Как, держится? А то бухнется за борт, больше и не увидим.
— Может, не стоит, госпожа? — Тария прикрыла украшение ладонью.
— Нужно-нужно. Такие вещи делаются, чтобы их носили, а не место в сундуке занимать. Опусти же руки, дай посмотреть. И правда неплохо смотрится. А ведь с первой попытки и без всяких эскизов! Слышал, Олежка? С первой попытки, и в точку.
— Остальные такие же?
— Все с индивидуальным дизайном! — возмутилась девушка. — Сейчас покажу.
Торопливо наводя последний блеск, она обтерла и сполоснула остальные украшения, подняла перед собой.
Пожалуй, это были все же не колье, а гривны. Тяжелые шарики на концах, чтобы удобнее сдвигать и раздвигать украшение, массивная средняя часть. Шарики и толстая полоска треугольного сечения; шарики и витая полоса, подозрительно похожая на вмятую в глину веревку; шарики и широкая пластина, по типу царского оплечья.
— Здесь бы еще чеканку сделать, — указал на «оплечье» Олег. — Как раз по матовой поверхности хорошо смотреться будет. Но в общем, ничего. Такое подарить не стыдно.
— И я так ду…
Услышав хрип, они одновременно повернули головы к костру. Тария, выпучив глаза, обеими руками вцепилась в край колье, но пальцы глубоко вдавило в кожу. Верхняя часть украшения погрузилась в шею уже так глубоко, что первого ряда «луковок» было не различить. Шарики на концах, которые всего минуту назад не доставали друг до друга, теперь захлестнулись и продолжали сжимать захват.
— Проклятье!
Они одновременно кинулись на помощь, попытались растянуть шарики в стороны — но куда там! Их было проще оторвать, чем развести. Да и оторвать — не так-то просто.
— Она же умрет! — взвизгнула Роксалана.
Середин рванул меч — и тут же сунул обратно. Золото вошло в тело так глубоко, что подцепить его, не раскромсав половины горла, было невозможно. Кочевница уже не хрипела — колье окончательно пережало ей горло. Лицо девушки быстро начало синеть, тело скрючило судорогами — оно вырвалось из рук Роксаланы, запрыгало на бревнах, выбивая какую-то бессмысленную чечетку.
— Оле-ег!
Ведун решился — выхватил клинок, рубанул ей по шее сзади и сбоку. Украшение с металлическим звоном слетело вниз, поверх него хлынула струя крови.
— Ты же ее убил! Ты ее убил, идиот!
— Не ори! Сзади артерий нет. Тряпку лучше найди, рану зажать.
— Где я ее тебе найду?
— Держи рану! — Олег упал на колени, рванул с Тарии шаровары, ножом отсек нижний край рубахи, располосовал ленту пополам, один из кусков сложил, сунул Роксалане под руку. — Держи! Сильнее дави, с этой стороны не задушишь! Держи… Повязкой на горле так не затянешь.
— Течет!
— Дави и жди… — Середин вскочил, подправил веслом движение плота, чтобы не наскочить на поваленную осину.
— Вроде, дышит.
— Коли пережила, теперь должна выкарабкаться.
— Ничего себе, шутки.
— Держи… — Олег вернулся, присел, намотал на шею кочевнице тугую повязку, приложил ухо к груди. — Слабенько, но есть. Подвинься, я ее в палатку отнесу.
Он пристроил девочку под навесом к теплой, освещенной солнцем стене, прикрыл кошмой, вернулся на свет.
— Иногда так курить хочется, просто невмочь. — Роксалана держала в руках обрубки колье. — Значит, говоришь, огонь убивает любое колдовство? Что-то у этого золота дурная наследственность. Да и у мечей твоих тоже.
— Меч нужен, чтобы убивать, — подобрал Середин остальные украшения. — Ему кровавая наследственность не помеха. А это… Представляешь, еще кто-нибудь по незнанию напялит?
Он взвесил гривны в руке, широко размахнулся и…
— Ты что?! — повисла Роксалана у него на руке. — Это же золото!
— Это золото убивает, малышка. Будет лучше, если оно исчезнет.
— Нет, не нужно! — не отпустила его рукава девушка. — Его не надо носить. Его испортить можно. Сломать, расплющить. Но это же все равно золото! В монеты переплавить можно, медальоны какие-нибудь, аксельбанты, фольгу сусальную сделать. Не все же на горло цепляют. Тут его тысяч на пять евро, а у нас ни копейки денег! Глупость делаешь, Олежка. Оставь. Сунем подальше в сундук, и никаких хлопот. Коли приспичит, локти кусать придется. А так — отломаем кусок, и все. Мы при капитале.
— Ладно, убери, — с доводами спутницы было трудно не согласиться. — Только аккуратнее там. Вдруг, они еще и ползают?
— Умели бы, давно приползли. Бедная девочка… Я теперь, наверное, никогда в жизни ничего надеть не решусь. В смысле, на шею.
— И я, — передернул плечами Олег. — Что же это за магия, что нежити такую силу придает?
Плот плыл по реке, и небольшие волны, заплескиваясь на бревна, старательно слизывали не успевшую свернуться кровь.
— Она выживет? — после небольшой паузы поинтересовалась Роксалана.
— Должна, если повезет.
— В каком смысле?
— Крови она потеряла немного. Слабой пару дней будет, но потом все восстановится. При хорошей кормежке, естественно. Если мха болотного успеем в ближайшие часы найти и к ране приложить, то заражения крови можно не бояться. Он отличный антибиотик. Ну, и все. За пару дней все запечется, потом только заживать будет.
— А я думала, антибиотики только в двадцатом веке изобрели.
— Ага, — хмыкнул ведун. — А колесо в двадцать первом? У тебя мания величия, милая. Или, точнее, у всех вас. Вы воображаете, будто стали умнее далеких предков. Будто живете лучше. Будто все ваши открытия — это что-то новенькое, неизвестное раньше. И до появления христианской цивилизации везде жили дикие косматые обезьяны, что носили шкуры, плодились как кролики и дохли как мухи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});