руководителях народа нельзя было теперь сказать: „вы есте чисти*, без прибавки:„но
не вси*. Без умысла очутились они как бы в кровавом союзе с руководителями
запорожского козачества. Их дело сделалось теперь как бы общим; их отношения к
правительству—как бы одинаковыми.
Правительство и без того уже досадовало на козацкия петиции в пользу
противозаконной иерархии. Теперь оно стало придумывать средства, каким бы
способом разлучить военную корпорацию с церковною. Между тем страх
ответственности за козацкое самоуправство привел православных архиереев к
поступку, который мог остаться безнаказанным только в стране, державшейся, как
говорилось, неурядицею.
Из Цесарской Земли прибыл в Киев некто Александр Оттоману с, иначе султан
Ахия или турецкий царевич, крещенный в православную веру и называвший себя
законным наследником турецкого престола. Этого самозванца поддерживали, с одной
стороны, католические паны, прикосновенные к козакам Лисовского, служившим тогда
Фердинанду II, а с другой — православные шляхтичи, связанные добычным
промыслом с „козаками Сагандачнаго*, как назывались Запорожцы и по смерти
знаменитого своего предводителя. О помощию последних, Александр Оттоманус
ироникиул к Иову Борецкому, вкрался к нему в доверие и склонил его сперва
благословить запорожских атаманов на завоевание Царьграда, а потомъ—
ходатайствовать у московского царя о пособии ему (Ахин) деньгами и людьми для
войны с турецким султаном.
Слух о готовности Козаков вести самозванца в Турцию, как это они делали с
Москвой и Молдавией, встревожил королевское
148
.
правительство. В это время коронный гетман Станислав Конецпольский вернулся
уже из турецкого плена. Он один быль способен положить конец козацкому
своевольству. Он успел уже разбить на голову Буджацких Татар, которые вторгнулись в
польские пределы под султанским знаменем, в отмщение за новые морские набеги
Козаков. Теперь ему предстояло расправиться с неугомонными пиратами я
нарушителями общественного спокойствия.
В начале 1025 года козаки получили от його строгий универсал. Именем короля я
Республики, Конецпольекш требовал, чтобы Запорожское войско переписалось в шесть
тысяч реестровиков, как это было им дозволено за их услуги, а всю заштатную массу
распустили бы и ничего общего сь нею не имели. Еслп же этого не сделают, то оя
придет к ним с военноеудаою коммиссиею для разбора, кто имеет u кто не имеет права
на козацкия вольности, а вместе с тем и для кары виновных за вее, что они сделали со
смерти Сагайдачиого.
В каких бы видах ши действовал Борецкий, благословляя Козаков на завоевание
Царьграда в пользу крещенного еултанича и сносясь об этом с московским царем, по
он испугался последствий своего вмешательства в козацкия дела.
Козаки, с своей стороны, видели, что играть роль независимой республики в
республике панской им больше нельзя, II что придется наконец свести счеты с
землевладельцами. Конецпольекого знали они, как искусного полководца, который
изучал за-границею изобретенные Немцами боевые хитрости, п соединял с ними
уменье вести степную татарскую войну, как и покойный Жовковский. Задорные в
уличных драках п в наездах на панские маетности, отважные и равнодушные к смерти
в морских набегах, они боялись Конецпольекого не меньше, как и монахи, которые не
знали еще его религиозной терпимости, его независимости от иезуитских котерий, его
умеренности в делах войны и политики, и составляли свои суждения о нем по угрозам
своих соперников, униатов.
Общим советом было положено снарядить к московскому царю посольство, с
луцким епископом Исакием Борисовичем во главе, и просить царя, чтоб он принял
Малороссию со всеми Божиими церквами под свою высокую руку, а козави-де готовы
ему в том помогать. Если же того сделать нельзя, то дал бы в своей земле убежище
всему днепровскому козачеству, а вместе с ним и православным ариереям, так как
ставленникам иерусалимского па**
.
149
триарха Феофана угрожает „великое гонение от Поляковъ0, а „козакам кроме
царского величества негде деться0.
В Москве было не ново слышать заявление о готовности Малоруссов поддаться
Восточному Царю, как называли Михаила Федоровича. Об этом хлопотали монахи
издавна, и не дальше как в 1622 году, один из новых архиереев, Исаия Кошинскии,
согласил многих Козаков и других жителей левого берега Днепра, „в случае
притеснения от Поляковъ0, переселиться в Московское Царство, о чем была послана им
и челобитная в Москву. Но гостеприимная и щедрая по-своему Москва на подобные
просьбы отвечала благоразумным молчанием. Ходатайство Борецкого об Ахии отбыла
она небольшим подарком и пожеланием Оттомануеу всех благ в его намерении
восстановить православное царство на месте Турции, а предложение присоединиться к
России со всеми Божиими церквами отклонила замечанием, что эта мыель еще в самих
Малоруссах не утвердилась. „Но если вам и впредь от Поляков будет утеснение в вере,
а у вас будет против их соединенье и укрепленье, говорили собиратели Русской Земли,
вы об этом снова уведомьте великого государя и святейшего патриарха; тогда его
царское величество и святейший патриарх будут о том мыслить, как православную веру
и церкви Божии и вас всех от еретиков во избавленье видеть0.
Незрел еще был плод великой мысли Иоанна III, возобновленный Филаретом
Романовым, да и сама Москва не встала еще из разоренья, в которое повергли было ее
омороченные иноверцами Русичи. Не мог еще озабоченный широким хозяйством
своим дом Романовых взяться за продолжение дела Рюриковичей. Рано еще было
московскому царю объявить себя собственником, отчичем и дедичем Русской Земли,
захваченной Литвою и Ляхвою. Не пришло еще для него время явиться, подобно
веятелю на гумне, между смешанных элементов Речи ИИосподитой и отвеять польский
элемент от русского на древнем нашем займище. Он дал только понять своим
просителям, что будет мыслить о том, как освободить малорусское православие от
латинских и немецких еретиков, которые, вооружаясь одни на других за обладание
Русской Землею, в то же самое время вооружали Русскую Землю на самое себя.
Между тем Конецпольский употреблял все старания, чтобы козацких интересов не
смешивать с интересами прочих классов.
Малорусское духовенство, теснимое униатами, не только грозило им козаками, не
только укрывалось от судебных преследований
150
.
Кунцевичей в стране, переполненной козацкнми жилищами, но иногда, под гнетом
беспомощности, бросая поповство, и само вступало в козаки. Поэтому в козацких
бунтах, демонстрациях и притязаниях нередко слышался клерикальный голос. Оно,
разумеется, в лице худших представителей своих, подучивало Козаков на кровавую
расправу с отступниками православия. Оно внушало козакам (а козаки, в свою очередь,
внушали запуганным правоелавникам), что король со всеми своими панами о том
только и думает, чтоб уничтожить православные церкви. Оно (также сообща с
козацкими бунтовщиками) пускало в ход нелепый, но в те тревожные времена
казавшийся вероятным слухом, что правительство намерено выгубить весь Русский
народ в Украине и заселить ее Поляками да Немцами.
И поборники православной самобытности, и поборники соединения двух церквей
под папским главенством были раздражены взаимными обидами до крайности. Сам
князь Збаражский, которому так трудно было исполнить роль великого посла в
Царьграде, заподазривал наше духовенство (не указывая лиц) в подучивании Козаков
на самоуправство и называл его genus sceleste hominum *). Не мог иметь о нем лучшего
понятия и Конецпольскии, как человек, воспитанный в образованном обществе и
возвышенный своим положением над поповскими дрязгами. Да и в самомъделе
странно было бы предполагать в большинстве наших полов и монахов такия чистые
мысли о призвании православного духовенства, какие выраже ны его верховниками в
„Советовании о Благочестии*. Но политика велела Конецпольскому и
предводительствуемой им коммиссии игнорировать прикосновенность духовных лиц к
самоуправству добычников.
Конецпольский обращался к козакам, как римский полководец к мятежному
легиону, строго внушая им, чтоб они не мешались в дела, не относящиеся к войску, и
во все время сцоего гетманства нс привлек ни одного nona u монаха к суду по