кэрролловского стиха, такие образования встречаются в повседневной речи, комических текстах и загадках. Но только Кэрролл, утверждается здесь, «стремится придать речевым явлениям языковой статус» [Успенский 2007: 198] (см. также [Падучева 1982]).
В 1930‐е годы у различных философов и лингвистов начали появляться все новые и новые аномальные высказывания, служившие инструментом анализа обыденного языка с встречающимися в нем логическими противоречиями. В школе логического позитивизма предметом полемики стали фразы, сочиненные Р. Карнапом: «Caesar ist eine Primzahl», «This stone is now thinking about Vienna», «Piroten karulieren elatisch». Подобные псевдовысказывания либо представляют собой ошибки категоризации, либо составлены из несуществующих лексем, оставаясь при этом грамматически корректными. Истинны они или ложны? – вот вопрос, занимавший логиков. Б. А. Успенский приводит и другие примеры аналогичных высказываний:
– Quadruplicity drinks procrastination (Б. Рассел)
– Самовар доказывает галку (А. Н. Колмогоров)
– Quadratic equations go to race-meetings (А. Эвинг)
– Virtue is blue (А. Эвинг) [Успенский 2007: 163, 224].
В книге французского структуралиста Л. Теньера «Основы структурного синтаксиса» (1959) обсуждается вопрос об абсурде, возникающем при аномальном взаимодействии структурного и семантического планов высказывания. Приводится искусственно сочиненная фраза: «Le silence vertébral indispose la voile licite». Как полагает Теньер, смысла в данной фразе нет никакого, но при всем при том сохраняется четкая структура французского синтаксиса (считается, что Теньер опередил Хомского в изобретении подобной фразы) [Tesnière 2015: 35]. При этом тут дается ссылка на «поэтов сюрреализма и футуризма», впрочем, без уточнения того, имеется у них все-таки смысл или нет, но сама референция уже значима: лингвист учитывает практику авангардной поэзии при обработке своего «отрицательного языкового материала». Лишь позднее другой французский теоретик языка, Ц. Тодоров, распространит эту аналогию на более широкий материал сюрреалистического письма [Todorov 1966].
Отдельного внимания заслуживает в этом ряду фраза, введенная в научные дискуссии Н. Хомским уже в 1950‐е годы. Она известна в двух вариантах:
1. Colorless green ideas sleep furiously.
2. Furiously sleep ideas green colorless [Хомский 1962: 418].
Американский лингвист-генеративист озаботился вопросом, относятся ли к языку грамматически неправильные предложения в той же мере, что и грамматически правильные. Кроме того, был поставлен вопрос о границах правильного и осмысленного (то есть значимого в семантическом смысле). С его точки зрения, оба приведенных выше предложения равно бессмысленны, но второе еще и является грамматически неправильным, а значит, не относится к множеству предложений, составляющих английский язык. Что касается первой фразы, то, при всей семантической «нелепости», она признается синтаксически корректной и, стало быть, укладывается в структуру существующего языка.
Обсуждение этих искусственных примеров Хомского вызвало немало интерпретаций в мире лингвистики67. Однако нас особо интересует полемика с этими примерами Р. О. Якобсона, откликнувшегося на данную дискуссию в своей статье о Ф. Боасе. В целом отмечая изобретательность лингвистического эксперимента Хомского в построении «полностью несемантической теории грамматической структуры», русский лингвист указывает на в действительности обратную значимость выводов американского коллеги. По мнению Якобсона, такие фразы, как «Бесцветные зеленые идеи яростно спят», как раз наиболее ярко высвечивают вполне осмысленные категории нашего сознания. Ему сразу приходят на ум поэтические тропы, которые напоминают эту фразу: «Зеленая мысль в зеленой тени» поэта Э. Марвелла и «все тот же ужас, красный, белый, квадратный» из Л. Толстого. Почему идеи не могут впасть в сон? Стоит ли смешивать онтологическую нереальность с бессмысленностью? Якобсон против хомскианского тезиса (высказанного в тех же «Синтаксических структурах») о том, что подобные выражения обладают «более низкой степенью грамматичности».
Для Якобсона, вышедшего из кругов русских футуристов, обе фразы Хомского выглядели вполне успешными и осмысленными после экспериментов Маяковского, Хлебникова и Крученых. При семантической и синтаксической аномальности она могла бы быть и неаномальной в каком-либо поэтическом контексте. Как показали Якобсон и после него Б. А. Успенский, такая фраза вполне могла бы выглядеть семантичной и даже синтаксичной в поэтическом или фольклорном контексте. Что, собственно, не преминуло реализоваться в стихе еще современника Хомского и Якобсона – Д. Хаймса (тоже, кстати, структурного лингвиста). Стихотворение названо фразой Хомского и будто бы раскодирует ее в поэтическом тексте68:
«Colorless green ideas sleep furiously» Hued ideas mock the brain Notions of color not yet color Of pure and touchless, branching pallor Of an invading, essential green. Ideas, now of inchoate color Nest as if sleeping in the brain Dormant, domesticated green, As if had not come a dreaming pallor Into the face, as if this green Had not, seeping, simmered, its pallor Seethed and washed throughout the brain, Emptying sense of any color. Two for Max Zorn, 1957 [цит. по Yaguello 1998: 119]
Хомский вряд ли интересовался поэтическим контекстом своего времени, хотя мог бы найти аналоги подобных высказываний в творчестве соотечественников – экспериментальных поэтов Г. Стайн и Э. Э. Каммингса. Ему важно было продемонстрировать лишь один из коренных постулатов своей лингвистической теории – неэквивалентности понятий грамматичности и осмысленности. Якобсон выдвигает против этого аргумент «семантической значимости» подобных алогичных высказываний, апеллируя к текстам русских футуристов:
В одном из словарей русского языка прилагательное беременный снабжено пометой «femininum tantum», поскольку