— Нет… Мы потеряли связь после школы…
Аптекарь нервно прочищает горло.
— Я не знал… Прости…
— Так а что с ней?
— Лейкемия последней стадии. И уже очень давно. Они поздно попросили нас о помощи, к сожалению. Если бы на несколько лет раньше, то было бы больше шансов. А так… Я не берусь прогнозировать ее болезнь.
В аптеке на полную мощность работает кондиционер, но я чувствую, как спина под блузкой покрывается липким потом. Перед глазами все начинает кружиться и, видимо, я не могу удержаться на ногах, раз Лукас стремительно подхватывает меня под руку.
— Кнопка, тебе плохо? Ты побледнела.
— А давно она болеет? — выдавливаю из себя, игнорируя его вопрос.
— Сразу после школы это выявилось.
Я опускаю веки, все еще держась за руку Лукаса. Так вот, почему Флёр не пришла на учебу…
— Где она сейчас? — говорю сиплым голосом.
— Лежит в онкологическом центре.
— Ты знаешь, где именно?
— Знаю. Ты хочешь ее навестить?
— Да.
— Сейчас напишу тебе, как ее найти.
Я облокачиваюсь на прилавок, пока Лукас уходит за бумажкой и ручкой. В ушах шумит, ноги еле держат меня.
— Вот адрес и номер палаты.
Я забираю листок, слегка приобнимаю его за плечи и выбегаю из аптеки, так и не купив пластыри. Ловлю такси, диктую водителю адрес и еду. Больница в Париже, и мы приезжаем через 15 минут. На негнущихся ногах я захожу внутрь, что-то пытаюсь объяснить охраннику, который спрашивает цель моего визита, затем иду к лифту, поднимаюсь на шестой этаж и ищу палату № 615.
Когда я нахожу нужную дверь, я еще долго стою возле нее, не решаясь постучать. Сердце колотится, потные ладони дрожат, в глазах стоят слезы. Тяжело сглотнув, я все же стучу. Почти сразу мне открывает мама Флёр.
— Ты!? — восклицает она при виде меня и отскакивает на шаг назад, будто перед ней привидение.
— Здравствуйте, мадам Жеффруа, — я прочищаю горло. — Я могу увидеть Флёр?
Женщина тут же меняется в лице.
— Почему ты продолжаешь так называть мою дочь? Она…
Мадам Жеффруа не успевает договорить, потому что я слышу слабенький голосок подруги.
— Кто там, мама?
— Никто, милая, ошиблись палатой.
Какая-то внутренняя сила после этих слов толкает меня вперед. Я оттесняю от двери мадам Жеффруа и влетаю в палату. За белой ширмой на кушетке лежит Флёр.
А вернее будет сказать — то, что от нее осталось.
Это не почти 24-летняя красивая девушка с густыми темными волосами, какие у нее всегда были. Это худенький 12-летний ребёнок. На голове у нее легкая косынка, под которой нет волос. Так же, как нет бровей и ресниц. Кожа бледная-бледная, глаза потухшие.
— Флёр… — только и успеваю вымолвить я, когда падаю на колени у ее кушетки, не сдерживая рыданий, и беру за тонкую ладошку.
— Кнопа…? — она разводит губы в едва заметной улыбке.
Второй рукой я обнимаю ее худенькое щупленькое тельце и утыкаюсь лицом в кушетку, пытаясь заглушить громкий плач.
— Прости меня, Флёр…
Слезы заглушают мои слова. Да и что эти слова дадут? Ничего. Мне нет прощения.
— Кнопа, не плачь, — Флёр свободной рукой проводит по моим волосам. — Я рада, что ты пришла. Я ждала тебя…
От этих слов я начинаю рыдать еще сильнее.
Флёр ждала меня…
— Прости меня, Флёр. Я ничего не знала, мне никто не сказал… Почему? Почему мне не сказали? — я оборачиваюсь к мадам Жеффруа, которая стоит у меня за спиной с каменным лицом.
— А мы ждали, что ты сама хоть раз позвонишь своей лучшей подруге и спросишь, как у нее дела. Но ты за шесть лет ни разу не позвонила, — сухо отвечает мне ее мать.
Я поворачиваюсь к Флёр и тянусь ладонью к ее лицу.
— Прости меня. За все прости. Я не должна была так поступать с тобой. Я не должна была выбирать Себа…
— Тссс, — говорит Флёр и гладит меня по щеке. По ее лицу тоже уже потекли слезы. — Прошло много лет, Кнопа. Я уже не держу на тебя зла. Ну разве что только чуть-чуть за то, что ты мне не звонила никогда. Я ждала от тебя первого шага. Но ничего страшного. — Она слегка улыбается. — Вот ты сейчас пришла, и я тебе все прощаю. Я люблю тебя, Кнопочка.
Я хочу умереть. Вот прямо сейчас в эту секунду, когда стою на коленях у ее кушетки и держу за тонкую худую руку, когда обнимаю ее щупленькое тельце.
Я не заслуживаю того, чтобы жить.
Я продолжаю просить у нее прощения и дальше. Флёр уже смеётся и в сотый раз повторяет, что прощает меня.
Но я не прощаю себя.
Через полчаса мадам Жеффруа оттаскивает меня от Флёр, раскладывает инвалидное кресло, пересаживает в него подругу и объявляет, что им нужно ехать на процедуры. Я смотрю им вслед и остаюсь ждать в палате. Через 10 минут мать Флёр возвращается одна, оставив подругу с врачами.
— Мадам Жеффруа, — говорю ей дрожащим от слез голосом. — Мой телефон не изменился, но все равно возьмите листок с номером и моим новым адресом в Париже.
Я протягиваю ей бумажку, а она нехотя берет ее.
— Мы не ожидали от тебя такого, Мэриэн, — говорит с упреком и качает головой. — После всего, что наша семья сделала для тебя.
— Простите меня, пожалуйста… — шепчу ей.
— Простить тебя? — хмыкает. — Где ты была, когда моя дочь проходила одну химиотерапию за другой? Где ты была, когда она плакала от боли? Где ты была, когда врачи выносили ей один смертельный вердикт за другим? А, Мэриэн? Где ты была!? — мадам Жеффруа уже перешла на крик и слезы.
Где я была?
Я была в Альпах с Себастианом. Я была на Лазурном берегу с Себастианом. Я была в ресторанах и барах с Себастианом. Я была на седьмом небе от любви с Себастианом.
Я не помню, как я выхожу из больницы и еду домой. Когда я захожу в квартиру, Себа еще нет. Тут же иду в ванную и долго стою под горячим душем. На улице сумасшедшая жара, но меня знобит, мне очень холодно.
— Любимая, я дома! — кричит Себ и хлопает дверью.
Я не встаю его встречать, как обычно. Сижу на кухне, закутавшись в халат и пью горячий чай, чтобы согреться.
Он заходит и бросает на меня встревоженный взгляд.
— Что такое, Кнопа? Почему ты грустишь?
— Сядь. — Показываю ему глазами на стул напротив.
Он повинуется и смотрит на меня с большим беспокойством.
— Что-то случилось?
Я нахожу в себе силы посмотреть ему прямо в лицо.
— Я видела Флёр.
Себ тут же меняется в лице.
— И как она? — сухо спрашивает.
— Она умирает.
Он резко отстраняется назад в изумлении.
— В смысле умирает?
— У нее лейкемия последней стадии.
Себас смотрит на меня с широко распахнутыми глазами. Порывается что-то сказать, но слова застревают у него в горле.
— Мы можем как-то помочь ей…? — наконец произносит и тянется к бутылке с водой на столе.
— Я не знаю, Себ…
Слезы снова текут по моему лицу градом, и Себастиан придвигается ко мне, чтобы обнять. Я утыкаюсь ему в шею и горько рыдаю.
— Кнопка, ну мы же не знали… Если бы мы знали раньше… — он явно не находит, что сказать. И я тоже не знаю, что сказать.
Этим вечером мы с Себом почти не говорим и рано ложимся спать.
— Я люблю тебя, Мэриэн, — шепчет мне он.
Я не отвечаю.
А дальше один день сменяет другой. Себастиан работает в адвокатской фирме родителей, а вот я безвылазно сижу в квартире, кутаясь в шерстяную кофту. В жару мне холодно. Мне каждый день звонит наш свадебный распорядитель, но я не беру трубку. Навещать Флёр я больше не иду. Мадам Жеффруа взяла мой листок с телефоном и адресом, но настойчиво просила больше не приходить.
Она права. Мне нет прощения.
Ровно через месяц раздаётся звонок в дверь. На ватных ногах я иду открывать и вижу на пороге мать Флёр. Она одета во все чёрное, и у меня сердце опускается в пятки.
— Моя дочь умерла, — говорит с дрожью, а я со всей силы вцепляюсь в дверь. — Перед смертью она написала тебе письмо.
Она протягивает мне белый конверт, на котором написано одно слово: «Кнопке».