если бы он хотел стереть всю память человеку, это просто невозможно.
Марко касается моей руки, пальцы горячие.
– Люси…
– Нет! Говорю я тебе, даже если бы мой отец и мог сделать что-то подобное, он бы не стал. К тому же, зачем ему делать это с Мисси? Это все не укладывается в голове.
Пэтти усадила Мисси за один из столиков, прижала салфетку к тыльной стороне шеи. Рыдания стихли, но дыхание громкое и учащенное.
– Подожди-ка. Мисси, очевидно, пришла сегодня на работу, так? – спрашиваю я, идея обретает форму. – Она должно быть проснулась, оделась в свою форму, зная, что собирается в кондитерскую «Пай». Это означает, что мой отец просто не мог стереть все ее воспоминания, – иначе как бы она узнала, что должна сюда прийти? Видимо, произошло что-то другое.
Марко покусывает губу, размышляя.
– Если она работает на шахтах, то ей уже, вероятно, стирали память несколько раз. Именно это мой дядя сказал мистеру Льюису, когда тот пытался сопротивляться, что это уже случалось раньше.
– Значит, если Мисси тоже уже не раз стирали память, ты предполагаешь, что это может быть одной из побочных реакций?
– Возможно, – говорит Марко. – Может быть, если делать это слишком часто, то можно потерять не только стертые воспоминания.
Это интересная теория. И не то чтобы я знала, как выглядят люди после того, как им стирали воспоминания несколько раз. Люди, которые приходят в Дом Воспоминаний, почти всегда «однократные» клиенты, довольные тем, что с них сняли бремя памяти. Вот только…
– Если это правда, разве у нас с тобой не было бы таких же приступов? Ты сам сказал: мой отец признался, что уже стирал мои воспоминания, что события той ночи уже имели место. – Марко хмурится и выглядит так, будто собирается мне возразить, но я продолжаю.
– А как насчет того, что, по твоим словам, они дали мистеру Льюису черную жидкость, которую он выпил и от которой он начал вести себя странно? Как ты думаешь, они могли дать то же самое Мисси? Что, если это то, что происходит с тобой, когда это попадает в твой организм на протяжении некоторого времени? Или если тебя заставляли пить это несколько раз? Может быть, это вообще не имеет никакого отношения к моему отцу. Может, это просто тот странный напиток?
Прежде чем Марко успевает ответить, раздается звук открывающейся входной двери и стук тяжелых ботинок.
Офицер Льюис и еще один человек, которого я не узнаю, заходят внутрь. Судя по выражению лица Марко, я могу предположить, что незнакомец работает на мэра.
– Черт, – бормочет Марко, отходя от меня на несколько шагов. Его лицо становится мертвенно-бледным.
У человека в ботинках густая борода и очки-авиаторы, как у мэра. Я не вижу его взгляд, но чувствую, что он смотрит на меня, когда его голова поворачивается туда-сюда между мной и Марко. По спине пробегают мурашки.
– Сегодня вечером, – шепчет Марко едва шевеля губами, его лицо направлено вперед. – Я приду к твоему окну. – Затем он поднимает руку и направляется к ним. – Офицер Льюис! Арчи. Рад вас видеть. Что-то случилось с Мисси Купер. Ей нужна помощь.
Я отвожу взгляд от Марко, хотя на самом деле мне хочется броситься к нему; хочется спросить его, кто этот человек на самом деле, во сколько он придет ко мне домой сегодня вечером и все ли с ним будет хорошо.
– Пэтти, тебе что-нибудь нужно? – говорю я, кладя на стол несколько купюр на чай. Пэтти на меня не смотрит: ее взгляд сосредоточен на Мисси. – Я больше тебе не мешаю, но, пожалуйста, позвони, если нужна будет моя помощь.
Она кивает и отворачивается.
Затем я выхожу из ресторана, прохожу мимо офицера Льюиса и этого непонятного Арчи, ни разу не оглянувшись на Марко, хотя сердце желает остаться с ним.
16
Я возвращаюсь домой, но даже не знаю зачем. Дом должен быть тихой безопасной гаванью. Но как я могу чувствовать себя в безопасности, когда все, что я знала о своей жизни, оказалось неправдой, и теперь все в моей семье рушится? Мой дом – это место, которое я больше не узнаю. Как будто стены были там только для того, чтобы поддерживать ложь, а теперь, когда я знаю правду, все исчезло.
– Ты вернулась, – говорит папа. У него веселый голос, без малейшего намека на предательство.
От этого мне хочется кричать, но я сдерживаюсь. Я не могу позволить папе заподозрить, что что-то случилось.
Я застываю, когда он заходит на кухню, на его лице расплывается беспечная улыбка. Он проходит мимо Виви, которая освобождает посудомоечную машину, и берет сэндвич с арахисовым маслом и джемом, который она оставила для него на столешнице. Когда он откусывает кусочек, крошки падают на его рубашку и пол. Виви закатывает глаза и протягивает ему салфетку.
– Что скажешь, если мы проведем еще одну тренировку вечером? – Папа открывает шкаф и достает кофейную кружку с яркой и кривой надписью «САМЫЙ ЛУЧШИЙ ПАПА В МИРЕ!» Я сделала ее на День отца много лет назад, когда верила, что отцов стоит чествовать.
Я заставляю себя улыбнуться.
– Конечно.
Ложь легко проскальзывает на моем лице. А почему бы и нет? Меня вырастил лживый человек в лживом доме, в городе, полном лжи. Я прижимаю пальцы к краям моего кулона, который, как думает Марко, он мне подарил. Подвеска, которую я совершенно не помню, как получила, из-за