и мой дядя. Я думаю, что моя мама тоже как-то в этом замешана, иначе зачем бы она была на шахтах той ночью? По какой-то причине они не хотят, чтобы мы были вместе.
Я открываю рот, чтобы снова начать спорить, но Марко продолжает говорить:
– Моя мама даже сказала что-то подобное, когда нашла нас. Если я правильно помню, то это звучало так: «Почему вы, ребята, не можете просто держаться подальше друг от друга?» Зачем ей это говорить, если только они не пытаются разлучить нас? Она приказала мне держаться от тебя подальше. А затем сказала, что я не могу поведать тебе о том, что произошло на шахтах. Что это все очень опасно.
Я сглатываю. Болезненное чувство в моем желудке вернулось.
– Хорошо, – шепчу я. – Но почему?
– Я не знаю. Но я думаю, это связано с тем, что находится в самих шахтах. Я не думаю, что они добывают то, о чем говорят. И, вероятно, в какой-то момент мы поняли, чем они занимаются на самом деле.
– И из-за этого у нас стерли воспоминания, – добавляю я.
Ненавижу, насколько же это логично звучит.
– Ты сказал, что твоя мама не могла позволить мэру узнать, что ты снова последовал за ним к шахтам. Это значит, что мы уже были там раньше.
– Именно. – Лицо Марко мрачнеет, брови нахмурены. – Ты когда-нибудь задумывалась, почему никто не говорит о том, что на самом деле там добывают?
Я пытаюсь вспомнить, но Марко прав. Бо́льшая часть города работает на шахтах. Других мест для работы не так много, за исключением нескольких ресторанов и магазинов на главной улице, да и то большинство людей подрабатывают на шахтах посменно, чтобы получить дополнительный заработок. Я живу в Тамбл-Три всю свою жизнь, разве я не должна знать, что является главным экспортным товаром города?
– Я тоже не знаю, – продолжает он, наблюдая за моим выражением лица. – Каждый раз, когда я пытаюсь найти ответ, мой мозг будто замирает, и я не могу подобрать слово. Как будто его вырвали прямо из моей головы. А потом я начал думать о том, как другие люди говорят об этом. Никто никогда не говорит, чем они занимаются, так ведь? Они просто говорят: «Они собираются поработать на шахтах» или «Мой папа работает на шахтах». Тебе не кажется это странным? Как будто весь город понятия не имеет, что за чертовщина здесь происходит. Как будто им всем промыли мозги.
Волоски на моей шее становятся дыбом. Достаточно трудно переварить тот факт, что отец забрал мои воспоминания, воспоминания Марко и воспоминания всех, кто работал на шахтах той ночью. Но весь город?
– Послушай. Я понимаю, о чем ты говоришь, но я знаю своего отца. У него должна была быть веская причина сделать то, что он сделал. Ты сам сказал, что его держали под дулом. Они заставили его забрать мои воспоминания. Он не ворует воспоминания, Марко.
Парень сжимает губы в тонкую линию. Мы какое-то время молчим и просто смотрим друг на друга. Но я могу точно сказать, что в этот момент в его голове бушует война. Есть что-то, чего он мне не говорит.
– Что? – наконец спрашиваю я. – Что ты умалчиваешь?
Он открывает рот. Закрывает его. Качает головой.
– Уже поздно. Может быть, нам стоит поговорить об этом завтра, когда мы оба немного отдохнем и сможем все это осмыслить.
– Ни за что. Что бы это ни было, я смогу это принять. Ведь это не может быть хуже, чем все остальное, что ты мне сегодня рассказал, верно?
Я говорю это в шутку, но лицо Марко становится мрачным.
– Просто скажи это, – шепчу я. Внезапно воздух в машине вдруг кажется слишком плотным.
– Это то, что сказал мой дядя прямо перед тем, как твой отец забрал у тебя память. – Он делает паузу. – Я даже не знаю, как спросить тебя об этом.
– Просто скажи это, Марко. – На этот раз я не шепчу.
– Это касалось твоей мамы.
– Моей мамы? Что ты имеешь в виду?
Мамино лицо вспыхивает красным; холодное, тяжелое чувство вины пронзает меня насквозь…
Марко проводит руками по волосам и медленно выдыхает.
– Люси, как умерла твоя мама?
Я вздрагиваю и сглатываю знакомый комок в горле, который образуется, когда кто-то заговаривает о ней.
– Она попала в аварию. – Я поворачиваю голову в сторону нашего парка. Деревья, растущие там, загораживают обзор, и уже слишком темно, но кажется, будто я вижу живую тень своей матери.
Божья коровка, я люблю тебя больше, чем Техас. Больше, чем все звезды на небе.
– Что за авария? – Марко говорит это мягко, но я все равно чувствую себя так, будто мне залепили пощечину.
– Почему ты спрашиваешь меня об этом?
– Просто постарайся ответить на этот вопрос. Это важно. Что это был за авария?
Внезапно мои руки начинают трястись так сильно, что мне приходится ухватиться за край сиденья. Перед глазами все начинает расплываться, но я продолжаю видеть лицо Марко в тени. Мои виски пульсируют.
– Она попала в аварию, – повторяю я снова, а затем закрываю глаза, и я уже не вижу тревогу на лице Марко. – Она… Она была в… У нее был… Она… это