С отвращением рассматривал Орландо червей, которые копошились в разрезанном черепе.
- Что за дьявольская смерть!
- И все из чистой любви, материнской любви.
- Крот очень страдает?
-.Да, он выдержит все муки ада Эти животные выносливы, но и чрезвычайно чувствительны. Ты наблюдал когда-нибудь любовное беснование лягушек? О, это полное бешенство! Они разрывают при спаривании не только самок, но и других самцов – и даже рыб, если те из чистого любопытства подплывают к ним настолько близко, что коснутся их плавниками. Во время спаривания даже боязливые железянки теряют свою робость. Случается, поймаешь спаривающуюся парочку, и одна из них ускакивает. Ты радуешься, что поймал хотя бы одну. Но присмотревшись внимательнее, ты обнаруживаешь, что у тебя еще три зажаты в руке. Они устраивают истинные оргии. Их любовный зов гораздо чувственнее, чем пение птиц, а их любовные игры намного страстнее, чем у людей.
- Не знаю, – сказал Орландо.
- Чего ты не знаешь?
-Я не знаю ничего о любви лягушек и ничего не знаю о любви людей. Как следует любить женщину?
- Один вопрос, на который можно дать сто разных ответов, – засмеялась Сайда. – Пророк учил: «Любите друг друга каждую четвертую ночь так искренне, как будто вы молитесь».– И не без иронии добавила: – Единственный смысл сексуальности заключается в том, чтобы благочестивый в наслаждении оргазмом получил представление о вечной радости рая.
- А что ты считаешь самым важным в любви между мужчиной и женщиной?
- Страстное желание.
- Не удовлетворение?
- Нет. С удовлетворением заканчивается желание. Ничто не портит аппетит так сильно, как основательное обжорство. Страстная любовь – неудовлетворенная любовь. Существует только потерянный или недоступный рай.
Сад Эдем как постоянное состояние никогда не кончающегося оргазма был бы адом. Любая эротичность возникает при добровольном отказе, отклонении и сокрытии. Как сказал наш поэт: «Если бы только они закрыли их лица – какой огонь страсти могло бы это вызвать в их телах!»
И после задумчивого молчания она проговорила:
- Люди как музыкальные инструменты. Их резонанс зависит от того, кто их коснулся.
Орландо спросил:
- Как узнать, что действительно любишь?
- Мера любви – это то, что ты готов отдать за нее.
- Есть ли что-нибудь прекраснее, чем быть любимым?
-Да. Любить самому. Твоя любовь – когда ты любишь, а не любим, – разжигает чудовищную страсть. Быть любимым и самому при этом не любить, – безрадостная обуза. Любовь всегда существует за счет страстного желания.
Орландо возразил:
- Всякое страстное желание имеет смысл только тогда, когда удовлетворение достигает цели.
- Путь важнее цели, – возразила Сайда. – Не убитая антилопа доставляет нам радость, но азарт охоты. Потому что человек от природы любит поиск, поступки и движение. Поэтому темница – столь ужасное наказание. Поэтому паралич и преклонный возраст так тяжело переносить.
- Существует большая любовь на самом деле? – спросил Орландо.
- Ничто не находят так редко и не теряют так быстро.
- Ты когда-нибудь любила?
Она посмотрела ему прямо в лицо. Легкая улыбка заиграла на ее губах.
- С большой любовью – как с дьяволом. Все говорят о нем, но никто не видел.
* * *
В воскресенье Троицы на собрании тамплиеров в Вероне было зачитано послание магистра Парижского. В этом послании братья Ордена были призваны помочь брату Бенедикту в его поисках истины – открыто, невзирая на тайны исповеди.
Брат Джулиано да Вольтерра, исповедник ломбардийского отделения Ордена, сообщил Бенедикту с глазу на глаз о том, что один франконец, который находился с принцем в ссылке, поведал ему на исповеди о переданных им тайных депешах персидским сарацинам. Письма с печатью первенца императора, вероятно, были очень важными, ибо его щедро отблагодарили, так щедро, что он испугался, что принял участие в гнусном деле.
Хотя не было никаких указаний, Бенедикт решил действовать в этом направлении.
Возможно, за персидскими сарацинами скрываются ассасины Старца Горы? Какие общие дела с ними у принца?
Безошибочный охотничий инстинкт подсказывал ему, что он напал на след.
Спустя два дня он покинул Верону. Вверх по течению шел он навстречу снежным вершинам.
В Боцен он прибыл, когда шел дождь. Бенедикт был мокрый как бобр. Он замерз.
Незадолго до закрытия городских ворот он ворвался в город, подгоняемый коровами, овцами и гогочущими гусями, которых загоняли пастухи. За стенами он оказался посреди толкотни, не виданной им доселе.
Непонятная процессия ликующих людей плясала по улицам, в их центре тащилась двухколесная повозка палача, запряженная ослом. На ней стоял возвращающийся домой с победой триумфатор – палач в блузе кровавого цвета. Маску он сдвинул на затылок, точно клобук монаха. Он держал за руку девушку удивительной красоты, одетую в грубую льняную рубаху несчастных грешников, в которой те обычно следуют по пути к месту казни. Как ни странно, на ее волосах лежал венок невесты из белых бутонов и лент. Концы лент развевались по ветру. «Да здравствует невеста палача! – кричала толпа. – Ура палачу!» – «Надеемся, он так же пристрастен в постели, как у плахи!» – визжали женские голоса. «Вскружи ей голову, но не отделяй от тела! Наделай ей маленьких палачей!» – советовали мужчины. Гремели взрывы хохота.
- Умеет ли он так же трахаться, как пытать?
- Он стольких повесил! Вряд ли ему приходилось ком-то висеть.
Несколько парней запели песенку на мотив хорала:
Двери настежь,
шире ворота!
Полна величия
Шагает красота.
Блядовала, торговала,
Воровка горяча,
Осыпайте цветами
Невесту палача!
Им подпиликивала расстроенная скрипка, сопровождаемая флейтой и хлопками гуляк.
- Что она совершила? – спросил Бенедикт у одного парня.
- Она выбрала себе в мужья палача. Пойдем! Будут танцы и выпивка.
Бенедикт отказался. Его знобило. Ему требовалась только теплая постель.
- Существуют три состояния несчастья: болезнь, плен и путешествие, – так говорил тот, кто лучшие годы своей жизни провел в разъездах по большим дорогам. Бенедикт делил с ним жалкую конуру, потому что все постоялые дворы города были переполнены из-за предстоящей мессы.
- Меня называют Самуилом. Я торгую янтарем.
- Вы не похожи на еврея, – возразил Бенедикт.