Он задышал носом и пригладил волосы.
— Отдай мяч, — сказал вслух. Леони снова смерила его от головы до пят. — Да иду я, иду, что случилось?
Вопрос он задал уже за пределами общего помещения. В длинном и всегда не очень хорошо освещённом коридоре мигали знакомые шары видеокамер. Зелёная подсветка обещала запись разговора и действий. Леони направилась к выходу, Нейт — за ней. Он покосился на плакат с улыбающейся парочкой — темноволосый белый мужчина и чернокожая женщина, похожая на Леони, только без диких колорантов, на фоне механизма. «Мы защищаем границы родных земель».
Парочка следила за ними весь долгий коридор — от взгляда никуда не денешься, как приклеили. Снаружи набросилась полуденная жара и яркое солнце. Нейт зажмурился.
— Короче, — сказала Леони. — Дрейк пропал. Уже два дня назад. Чёрт.
— То есть… как?
— Вот так.
— Его ведь не могли…
— Могли! — Леони подкинула и поймала мячик. — Сожрать алады, да. Я знаю, о чём ты подумал. Ладно, тут я выяснила — не в том дело. Он получил какое-то сообщение… ну, я с ним была на вылазке, когда это случилось, он чуть носом раптора всю ряску не пропахал. Позже сказал, что у него какие-то неполадки, только я лучше танцевать умею, чем Дрейк врать, а я в прошлый раз в увольнительной все ноги народу в клубе оттоптала. В общем, он потом ночью собрался и свалил, я за ним проследила — только до раптора, но сумела подглядеть координаты.
Нейт смотрел на неё и молчал.
— Рыжий, ну послушай! Ты скажешь, мол, не моё дело, учитывая всё… прости, — голос Леони нехарактерно дрогнул. — Только я же знаю Дрейка. Он не нарушает правил, он тот ещё зануда, но бывают исключения, ага. Редко. Вроде тебя. В том городе.
«Он меня спас».
«Ты могла бы не напоминать мне об этом», — раздражённо подумал Нейт.
— Ладно, — Нейт прислонился к крашенной в невнятный ржавый оттенок двери. Её он предусмотрительно закрыл снаружи, чтобы камеры и всеведущие взгляды не отслеживали. — А я при чём?
— Слушай, вы же с Дрейком тоже друзья. Помоги его отыскать. Он явно попал в беду.
«Мне насрать», — едва не заявил Нейт. Леони смотрела в глаза. Он сморгнул и почти отвернулся.
— Угу, — буркнул он и поймал брошенный мячик.
Байк работал без перебоев. Айка собственными руками перебрала этот старый кусок рухляди, а потом подключила одну из лучших батарей, добытых несколько месяцев назад на «черепахе», перевозившей оборудование. «Должно хватить, даже если будешь выжимать все соки», — пообещала она, но отворачивалась, когда Шон пытался поцеловать её в благодарность, хмурилась, и светлые глаза потемнели, как небо перед дождём.
Байк гнал сквозь ряску, подпрыгивал на неровностях. Шон срезал через скалистую гряду — он хорошо знал те места, но одно дело — вездеходный и почти неуязвимый раптор, другое — двухколёсная хреновина, треть запчастей ржавые, двигатель кашляет на слишком высоких подъёмах, а тормоз запинается на спусках. Под переднее колесо попался большой камень, байк вывернуло и закрутило, едва удалось удержать равновесие.
Шон не жалел машину — нужно прибыть вовремя. Если у них дело на озере, на дне мёртвого города, то понадобятся «водные рапторы» или какая-то техника для погружения, на базе она была, хотя бы чертежи — Дрейк сможет добыть и переслать.
«Ты Монстр».
«Они на тебя охотятся».
Дрейку можно объяснить. Он тугодум, по мнению большинства, но не дурак и точно не из тех, кто сначала шмальнёт в тебя из арбалета или пушки-дизруптора, а потом подумает, нахрена вообще это сделал.
Пологие Земли оправдывали своё имя — однообразный пейзаж, ряска с вкраплениями низких кустов ядовитой вишни, цветной россыпью цветоящериц, порослями камыша возле водоёмов. В небе тушки зайцев и птицы. Всегда слышен то ли крик, то ли пение каких-то тварей, жужжание насекомых — это фоновый шум, по признанию Айки, сводил её с ума первое время. В Интакте она пряталась в маленькой квартирке, включала режим полной шумоизоляции и наслаждалась безмолвием в конце рабочего дня. Она боялась насекомых — мурапчёл, тараканов, даже какого-нибудь гнуса, который мог разве что досадно цапнуть, не причинив ни малейшего вреда. Когда при ней впервые разделывали тушку зайца — Шон сам деловито отрезал кожистые несъедобные крылья, выломал прочное крепление на плечевом суставе и отбросил прочь, — её едва не стошнило. Потом она привыкла. Потом говорила, что Пологие Земли ей даже нравятся — почти как Интакт, «и здесь никто за тобой не следит; может, это и есть свобода».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Свобода наваливалась на Шона — на сотни миль ни единого разумного существа. Два или три раза ему попадались брошенные телепорты: круглые «зеркала», всегда нетронутые и как будто совершенно новые, их непригодность выдавала только обильно разросшаяся вокруг аладова трава. Однажды он как будто почуял и алада, но то ли очень далеко, то ли померещилось, потому что отвратительное ощущение только царапнуло когтем по оголённому нервному сплетению и умолкло.
Байк расшвыривал из-под колёс камни. Прохладный воздух становился суше, ряска всё чаще сменялась островками аладовой травы, песка и снова травы; твари хорошо погрызли и пожевали здешние места. Отдалённые шумы сменяла постепенно наползающая тишина.
«Обрыв трёшек» — так они назвали место, где дрались с целым выводком тварей, но перед этим те успели превратить с десяток квадратных километров каменистой земли в классическую «воронку». После битвы пытались замерить её глубину, насчитали двадцать метров, а на дне были, если верить фонарикам, ещё и расщелины, которые могли вести куда угодно сквозь толщу земной коры — до верхней мантии или ещё глубже. Проверять не стали.
В радиусе трёх часов езды не водилось ничего живого — даже птицы не залетали, ряска вымерла, зато буйствовала и резала глаза неестественной яркостью аладова трава.
Снова что-то мелькнуло на грани восприятия. Шон затормозил и спрыгнул с байка. Оглянулся — кто здесь? Лёгкие стебли аладовой травы — мягкой, почти невесомой, почти бесплотной, как сами создания, обвивались вокруг ног. Некоторые поднимались выше коленей, до бедра, но идти не мешали. Словно голограмма, а не реальное растение. Животные поедали аладову траву неохотно, только с большой голодухи, хотя она была не ядовитой и даже не горькой — абсолютно безвкусной. Шон оборвал длинный побег, и он просвечивал, сквозь податливый стебель было видно его собственные пальцы. Он растёр травинку до бесцветного сока и вытер пятерню о штаны.
Снова что-то шмыгнуло шелестом или шагами неподалеку. Он заметил «зеркало» телепорта — очередное, их везде полно, девяносто из ста не работают больше века, а из оставшихся десяти ещё восемь сбоят. Функционирующих наберётся едва ли десяток, в основном — между полисами и некоторыми базами.
Рядом с телепортами всегда много аладовой травы, а иногда и тварей.
— Эй, кто здесь?
Ему почудилась фигура на периферии зрения: как будто кто-то выпрыгнул из давным-давно мёртвого телепорта и тут же, испугавшись его, Монстра, удрал обратно.
«Ерунда».
Никого. Кто тут вообще может быть? Рапторы на своих механизмах? Ну, их-то сложно не заметить. Рейдеры? Вряд ли они сюда забираются, мёртвое место — даже не поохотишься. Аладов Шон тоже не чувствовал, их не пропустишь. Его передёрнуло, когда он припомнил тех трёшек: будто изнутри кишки выскребали, хуже только опыты Раца.
Всё дело в тишине и этом спокойствии, полуреальном из-за «демоновой поросли», как называют её в деревнях. Шон плюнул на траву. Стало немного легче.
«Ничего и никого, убедился? Ну и отлично».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Дрейк должен появиться к закату, ну, или завтра — на базе время сбивается, это он помнил. Близость Тальталя своё дело делает. Это место, кстати, здорово смахивало на овеянную дурной славой пустыню, может, и здесь часы покажут ерунду. Шон всё равно уже привык вычислять время по солнцу, звёздам и другим более или менее стабильным явлениям природы, выходило — опередил Дрейка часов на семь-десять, но он подождёт, так и задумано.