спорю, выступление запомнят.
— Кричишь о свободе, но отдаешься…
— Да!! — Талла столь быстро преодолела разделявшие их метры, что Николай помимо воли отшатнулся. Дама склонилась над ним, уперла ладони в подлокотники кресла и прошипела: — Радуйся. Впервые за много лет, я отступаю в тень… Я, рожденная в мертвых землях Хагга, чья судьба высечена Хозяйкой…
— Хагг? — удивленно переспросил Николай. Название незнакомо, но отчего-то бередит…
В глазах Таллы промелькнуло выражение свойственное человеку, наговорившему лишнего. Она резко сбавила обороты и спешно отступила в центр рубки.
— Не важно, — резанула словами.
— Воля твоя. — Николай кивнул. — Ты спросила, я отвечаю нет.
— Но… почему?
— Потому что. Сделки не будет.
— Уверен? — спросила она, упираясь лопатками в приборы. Ее левая рука ухватилась за крепежную стойку. — Я не уйду.
Сохраняя философское выражение лица, Николай прикинул способы удаления дамы с флагмана. Похоже, она не до конца понимала ситуацию — при необходимости он выставит ее за борт по частям. Но стоило шевельнуться, как ее правая рука метнулась за спину, извлекла шарик гранаты и сдавила пластинку чеки.
— Обедать будешь? — холодно спросил димп. Раунд провален. — Ризотто с креветками.
— Серьезно?
— Нет. Сухпай размочу.
Она подняла руку с гранатой.
— Как знаешь. — Он покинул мостик. Битва еще не проиграна, да и обстановка дюже приятная. Умеренный климат; природные ландшафты, не затронутые аннигиляцией; пронизанные солнцем рощи у блюдца пруда — не победа, так пикник. Не терять же время на уговоры.
Едва люковая плита сомкнулась, как Талла рухнула в кресло. С некоторым удивлением посмотрела на гранату в побелевших пальцах, вздохнула. Оптимистичное начало.
***
«Дрянь». — Димп ногой взбил прибережную рябь воды. Взметнулся со дна песок, стебли травы качнулись на плеснувшей волне. Под напором носителя, выходившего на берег, раздались в стороны, породили островки темной зелени и уплыли к накрытой кустарником заводи. Одиноким свидетелем дрейфа выступила стайка красноватых мальков, искрами гранатового сока путавшаяся под ногами.
Николай посетовал на отсутствие в пруду крупной рыбы. Он не прочь скоротать зарю с удочкой — вечерние часы утомляли бездействием. Два дня он жил аборигеном на откосе берега; питался запасами, принесенными с катера, регулярно бороздил водные теснины короткими заплывами, изредка проверял не пытается ли Талла угнать флагман.
Когда удалялся от женщины на достаточное расстояние, она появлялась в проеме люка с неизменной гранатой в руке, садилась на кромку аппарели и наблюдала за ним. Но стоило приблизиться…
Бодрым движением избавив тело от капелек воды, Николай ступил на прибрежную гальку; в ступню неприятно уперлась острая грань. Стремительным движением взлетел на откос — к траве, палатке и дымку, курящемуся над пепельной россыпью. Почерневшие рогатины, в паре с котелком дополняли пейзаж, как дополняло и привычное отступление Таллы вглубь катера. Ненормальная.
— Добрый день! — крикнул, натягивая брюки.
Реальность в прозе — готовка и поглощение обеда, наблюдение за невесомыми перьями облаков. Скука. Искоса глянув на далекий бледный силуэт в полумраке шлюза, он перевернулся на бок. Вдохнул дымный аромат горевших поленьев и преисполнился терпения — на долгие затяжные минуты, что прекратили вялое течение под серебро луны и писк желудка.
Идиотское положение — резюмировал Николай, запихивая посуду в моечный автомат. Вечерняя трапеза хороша, как и мягкая постель в палатке, овеваемой ночным стрекотом…
Громкий хлопок распахнувшегося полога возвестил о приходе Таллы. За ней искристым потоком проливалось на землю лунное сияние.
— Мне надоело! — рявкнула она прежде, чем броситься на Охотника.
С горячностью лихорадочного желания тела переплелись в древнем как мир искусстве. Незамеченной пропала одежда: ткань мешала огню под ищущими руками… Николай выдохнул:
— Только не подорви нас.
— Заткнись.
Биение пульса нарастало, убыстрялся ритм… Женщина теряла контроль. Гигантской неприятностью станет вместо оргазма сотней клочков повиснуть на ближних деревьях. Она боролась, сопротивлялась крохотным участком сознания…
Понимая, что возврата нет, швырнула гранату за пределы палатки. На счастье, в момент броска, рука пребывала под открытым небом; черным отблеском взрывчатка рассекла воздух и скрылась в траве.
Алый, с ослепительно-белыми прожилками, шар взрыва сотряс долину. Контрастным рисунком выхватил из темноты молчаливые деревья, кустарник. Насквозь пробил светом палаточный купол и украсил ткань фантастическим образом переплетенных тел. Многократным эхом прокатился грохот.
— Пробрало. — Николай сглотнул. Коснулся пальцем разреза, проделанного осколком, — нового окна в залитый серебром мир.
— Мы воины, — прохрипела Талла.
— Жаль, не захватил базуку. Разнесли бы округу к хренам.
— Смешно. — Амазонка завернулась в одеяло.
— Согласен. — Николай отвернулся. Уже засыпая, добавил: — Ты великолепна.
Талла чуть улыбнулась.
День сменялся днем, ночь — ночью, а страсть не убывала. Охотник перестал гадать о мотивах спутницы. Талла… приемлема. Хорошее слово, просто отличное. О чувствах, которые закончились, ориентировочно, в юрском периоде, речи не шло. Женщина устраивала мужчину, мужчина — женщину.
Успокоенный сим кратким анализом Николай обратил взор к палаточному своду, на котором трепетало замысловатое переплетение теней. Ветки деревьев рисовали неизвестный шедевр…
— Дар, — раздался тихий шепот. Дыхание Таллы прервалось, она напряглась… — Ты волен не слушать… — Голос женщины дрогнул. — Я выросла в мире без света. Когда мне исполнилось пять… действительно пять… в скалистых наносах я нашла кофка — ящерицу, детеныша. Он не убежал — вот в чем дело. Понимаешь?
Кофки уродливы, как грех… Но я приходила к наносам, садилась в метре и просто смотрела… Представляешь, вокруг фонтаны расплавленного огня, скалы, а мы сидим… Он слушал мои мечты… По истечении года я рассказала о кофке Огненному Мастеру, на празднике перед первым испытанием. Он отдал приказ… Я колебалась слишком долго — секунду или около, потом раздавила кофка. Он не убегал, понимаешь? — Талла умолкла. — Скажи, что не спишь?!
Она привстала.
Димп нахмурился. Правила изменились.
Утро застало в трудах — он паковал походную экипировку с целеустремленностью автомата. Талла не успела моргнуть, как ее бесцеремонно выставили из палатки.
— Ты куда? — Она встряхнулась, разгоняя паутину сна.
— На разминку. — С грузом наперевес, оставляя позади растерянную леди, он направился к катеру. Расступились травяные соцветия, облачко мошек вспорхнуло над стеблями…
— Подожди, — неуверенная просьба.
— Начни сначала, я больше не трону.
Достигнув бетонки, Охотник повернулся. Она стояла в трех метрах, на ведущей к полю насыпи и с тоской обозревала собственное поместье — от ската крыши до окон, от окон к арке входа и наоборот. Что-то изменилось, точно внутренний стержень, помогавший ей бороться, дал трещину, надломился. Черная Лиса осталась у пруда, на утоптанном пятачке берега…
— Смотреть больно, — процедил Николай. Психологическая оплеуха станет последним даром леди. — Верни себя, и тогда поговорим.
— Тварь!
Он пожал плечами и нырнул во флагман. Пора исчезнуть из домена Таллы и погрузиться в приятное одиночество.
С пушечной интенсивностью