Читать интересную книгу Властелин Сонхи - Ирина Коблова

– Мой господин, Эрчевальд – прирожденный политик, он все сделает в наилучшем виде, – отрекомендовал своего протеже Чавдо.

– Пусть действует, – великодушно разрешил Дирвен.

Он так и не смог дотянуться до неподвластного амулета, хотя по-всякому пытался: и через Наследие Заввы, и через различные комбинации других артефактов – каждый день бился над этой задачей, но без толку. Ладно, хотя бы Рогатая больше не снилась.

Зато несколько раз приснилась Наипервейшая Сволочь. Не то, чтобы в каком-нибудь особенном виде – просто он знал, что скотина Эдмар где-то рядом, и от одного этого знания наступали понятно какие последствия. Ничего, когда слуги Лормы наконец-то его изловят, Дирвен с ним за все посчитается, в том числе за эти мерзопакостные сны.

Опальная Щука слала письма, надушенные приторными цветочными духами. Он их выкидывал, не читая. Сдалась ему эта ставленница Ложи. Тем более Лорма сказала, что ребенок у нее, может, вовсе не от Дирвена, такое бывает сплошь и рядом. Как подумал о том, что эта дрянь могла ему изменить, лицо вспыхнуло, словно от пощечины. К дохлым чворкам Глодию, он не из тех, кто прощает предательство.

Шнырь увидел их на обратном пути, на кладбище Опоздавших Швецов.

Если верить старой небылице, эти Швецы никуда не успевали вовремя, даже на собственные похороны опоздали. Зато сейчас им повезло больше, чем мраморным купальщицам из фонтанов или гримасничавшим на фасадах зданий гипсовым шутам: двое так и стояли у заброшенных ворот, третий хоть и лежал на земле вместе с вывороченной тумбой, тоже остался целехонек. Позеленелые от патины, обгаженные птицами, зато шаклемонговцам не по зубам – это же цельное литье, молотком не разобьешь.

Недоступный для смертных лаз в катакомбы находился среди фамильных склепов с урнами. Хорошо, что умный Шнырь не пошел туда прямиком, а начал на всякий случай озираться и принюхиваться.

После истории с Шаклемонгом королевские амулетчики разлютовались, повсюду ловушек понаставили. У них были планы алендийских подземелий, где обозначены людские входы-выходы, но гнупи пользовался дорожками волшебного народца, а господин Тейзург и Крысиный Вор на поверхность теперь вовсе не выбирались. Пропали бы они, кабы Шнырь им жратву не носил. Он и в этот раз кой-чего съестного раздобыл, затем и бегал в город.

Вокруг никого, но что-то его насторожило. Местечко глухое, у людей пользуется дурной славой: «народец балует». По ту сторону пыльной дороги – забор хлопчатобумажной мануфактуры, снаружи обшарпанный, зато изнутри сплошь изрисованный оберегами. Из-за этого территорию мануфактуры Шнырь обходил, негодуя на злых людей, всегда готовых тебе навредить.

Правда же никого нет… И тихо, только птицы пересвистываются – чаще, чем обычно, словно что-то их потревожило.

В гости к Опоздавшим Швецам иногда наведывались кладоискатели, и Шнырь наверняка знал, что есть тут несколько замурованных горшков с монетами, только смертные, хе-хе, ни одного до сих пор не нашли. Вот и хорошо: интересней ведь, когда клад где-то лежит, и можно подстраивать всякие каверзы тем, кто его ищет, а когда его отроют, уже никакой развлекухи.

Если бы пришли недотепы с лопатами, было бы слышно, как они стучат и копают. Шнырь крадучись двинулся вперед. В зарослях жасмина, орешника и сирени теснились невысокие склепы, торчали колонны, увенчанные погребальными урнами. Попадались и статуи богов, шаклемонговцы побоялись их разбивать. Зеленел запущенный кустарник, из земли вовсю лезла весенняя травка… Сообразив, что здесь неладно, гнупи как стоял, так и замер, съежился за кустом, даже дышать перестал.

Вон там, в просвете! Два султана длинной травы, один пошевелился… На самом деле он еще раньше их увидел, но сперва не понял, что к чему. Не бывает в Аленде в это время такой травы, рановато для нее в месяц Водоноса.

Зимой, когда господин за компанию с рыжим и Кемом-амулетчиком устроил вылазку на юг, Шныря взяли с собой. Уже под конец завернули на несколько дней в господское княжество, там-то он и увидел амуши, которая раньше была придворной дамой у Лормы, а теперь состояла на службе у Тейзурга. Шевелюра у этой Венши в точности так и выглядела: словно жесткая изжелта-зеленая трава, какая в тех краях растет повсюду.

Среди могил засели слуги Лормы, сторожат вход в катакомбы.

Струхнувший Шнырь вернулся назад, стараясь не потревожить ни одной веточки, выбрался за ворота и задал стрекача.

В лечебнице пахло травяными настоями, мазями, потом, мочой, свернувшейся кровью, овсяной кашей, застиранным бельем – даже крепкий запах хлорки не мог перебить этот букет. Салинса зажимала нос надушенным платочком, ее пышная юбка на кринолине цеплялась то за дверной косяк, то за двухъярусный столик на колесах, заставленный звякающими суднами. Из-за наплыва избитых и раненых палаты были переполнены, санитары сбивались с ног.

– Ты бы надела чего попроще, – не выдержала Зинта, когда гостья чуть не смахнула со стола банку с толченой водорослью мугу для присыпания мокнущих ран.

– Негоже мне выходить на люди в простоте, я ведь теперь не деревенщина, а королевина сестра, – степенно возразила Салинса. – Чтобы люди про меня чего не сказали… Соответствовать надобно своему положению в обществе!

А у самой глаза покрасневшие, взгляд бегающий, тревожный. Не обратив на это внимания, Зинта ухватилась за главное:

– Тогда походатайствуй перед этими поган… Тьфу, заговариваюсь, перед королем и королевой, чтобы нам во имя Тавше привезли угля и дров, и побольше продуктов, и еще пожертвовали бы денег на закупку всего необходимого у аптекарей. Это будет доброе дело, угодное Милосердной, а то перебиваемся кое-как…

– Да ты постой, не о том сейчас нужно беспокоиться, – перебила гостья. – Есть беда похуже, ты сперва меня послушай, у балбеса-то у сестрицыного нынче ум за разум зашел!

– Тоже мне новость, – фыркнула лекарка. – Про то давно известно.

– Ну, так еще хуже стало! Раньше-то наш балбес просто дурил, а теперь совсем с ума соскочил, ровно китонских грибочков объелся – у Глодии, говорит, не от меня ребенок, на стороне нагуляла. Сестрице как пересказали его слова, она вконец извелась, худущая стала, один живот торчит, и кушать ничего не хочет. Кусок, говорит, в горло не лезет. Ты бы ее посмотрела, а? – сделав паузу и набрав воздуха в легкие, рассказчица провыла с трагическим надрывом: – Ой, да за что же нам такое горе, сведут в могилу мою сестреночку бедную, без ножа ее Дирвен зарезал своим обвинением паскудным, что же с нами теперь бу-у-удет!..

– Потише, – осадила Зинта. – Нечего здесь ор поднимать и пациентов беспокоить. Дирвен – дурак, мог бы первым делом у меня спросить. Плоть всякого человека или животного состоит из мельчайших частиц, точно из бисеринок, сцепленных между собой в узоры и цепочки. Узоры эти у каждого свои, по их сходству можно определить родство. Тавше даровала своим избранным служителям способность посмотреть по-особому и увидеть их так же, как я вижу шитье у тебя на рукавах. И я могу официально засвидетельствовать, что Дирвен – отец ребенка. Между прочим, наши свидетельства даже в судах считаются за непреложное доказательство.

– Тогда скажи ему, а мы с сестрицей век будем благодарны, станем тебе ноги мыть и воду пить…

– Ну, спасибо! Экая мерзость, напьетесь дрянной воды, а потом и животы закрутит, и глисты заведутся, а я лечи. Вот уж без нужды мне такая благодарность.

– Люди так говорят, – веско заметила гостья.

– Люди много чего говорят, головой не думая. Поехали во дворец, посмотрю Глодию и потолкую с Дирвеном.

– Глодия не во дворце, выслал ее балбесина в Лоскутья. Это, если не знаешь, самая окраина и глушь, королевский особняк там до недавних пор стоял заколоченный, в комнатах плесенью воняет, сестрица бедная все глаза выплакала, за что ж ей такое горе…

– Поехали. Сначала в Лоскутья, потом к Дирвену, и пусть только попробует не принять.

Зинта решила, что после примирения королевской четы заведет разговор о снабжении лечебницы. Пока экипаж едет, у нее есть время не только подремать, но еще и подготовить аргументы.

С восьмицу назад Тавше явила милость и приняла под свою длань сразу двух лекарей с улицы Мышиных Посиделок, но работы по-прежнему было невпроворот. Избранные служители призывали силу покровительницы по столько раз на дню, что со счету сбивались.

Это неправда, что Милосердная взимает с них плату за свой дар, истощая здоровье тех, кто ей служит. Не иначе, первым до такой гадости додумался кто-нибудь вроде Шаклемонга. Дар – он и есть дар, и Тавше – не жадная процентщица. Другое дело, что человеческий организм не приспособлен для того, чтобы пропускать через себя поток сокрушительной и животворной божественной силы: это его истощает, так как сопровождается большим расходом энергии, и для восполнения потерь лекарь под дланью Тавше должен хорошо питаться. Сами знаете, как сейчас в Аленде с едой. Зинта переживала не только за себя, но еще и за Санодию с Берсоймом, и настроилась во что бы то ни стало добиться своего.