А если и правда лопнет?
Дурацкая мысль сбила настрой. Я дернулась, и ровный поток силы взбурлил, завертелся водоворотом. Вместе с ним завертелась и я. Или всего лишь моя голова? Миг назад переполненное энергией тело ослабло, и я бы непременно упала, не подхвати меня владетель.
Она боялась. Канро чувствовал ее страх остро, будто свой собственный. И то, как она скрывала его, пожалуй, было даже забавным. Шэт-шан видел, как, пусть и едва заметно, дрожат ее губы, как беспомощно сжимают ткань юбок тонкие пальцы. Но смотрела она прямо, говорила уверенно и в обморок падать не собиралась. Смелая. И Канро это нравилось. Он завоюет ее доверие, и страх уйдет. Останется лишь преданность, которая подарит ему силу. Много силы.
А для начала хватит всего нескольких ее капель. Агрийо, конечно, предупреждал, что не стоит торопиться, что Анна ничего не умеет и нужно бы раскрыть ее потенциал, но удержаться от соблазна было невозможно. А потому, не обращая внимания на многозначительно сопящего у дверей звездочета, Канро осторожно коснулся запястья Анны. Хрупкое. Почти прозрачное. И голубоватые венки просвечивают сквозь тонкую кожу.
Да, Анна совершенно ничего не умела. Но при том быстро училась. Канро не особо рассчитывал на успех и хотел уже остановиться, когда наконец-то получилось.
Ее сила оказалась не такой, как он представлял. Реальность превзошла самые смелые ожидания, и, опьяненный, Канро не ограничился несколькими каплями. Он пил щедро даруемую ему силу, жадно, взахлеб, словно в последний раз. И кто знает, что бы произошло, если бы Анна сама не разорвала контакт. Лишь взглянув на нее, бледную, почти опустошенную, Канро осознал, что заигрался.
— Ты обедала? — нахмурился он, вглядываясь в белое лицо лежавшей на его руках девушки, и сам себе ответил: — Конечно же нет. Агрийо, проследи, чтобы Анне подали сытный ужин. Сейчас же.
Звездочет поклонился и выскользнул в коридор.
— Полагаю, ты предпочтешь поесть в своих покоях. Ничего, у нас еще будет время поговорить.
Анна тихо вздохнула и закрыла глаза, явно намекая, что говорить она не в состоянии. Как и идти. И возражать против того, чтобы Канро отнес ее в покои.
Подданные испуганно шарахались от шэт-шана, когда он шествовал по коридорам со своей наконец-то обретенной драгоценностью на руках. Сегодня его совершенно не заботили и не злили шепотки за спиной. Сегодня он был готов простить что угодно и кому угодно. И подаренная сила, укротив силу собственную, текла по венам, наполняя сердце умиротворением.
Я все-таки покаталась на шэт-шане. И даже осознавая недопустимость подобного, возразить не могла — не было сил. Все оттого, что я не умею контролировать себя. Так сказал владетель, когда тащил меня в мои комнаты. И заверил, что я обязательно научусь. Мои надежды не оправдались, я оказалась полезной, и теперь меня точно никогда никуда не отпустят. Как бы я ни просила. Что бы ни делала.
Когда шэт-шан сгрузил меня на диванчик в моей гостиной, столик был уже накрыт. Исходила паром глубокая тарелка с горячим густым супом, а на тарелочках поменьше расположились холодные блюда. Вкусные, наверное. И посуда красивая. Тонкая, изящная, белая. Расписанная занятными узорами. Вот только аппетита по-прежнему не было.
— Тебе нужно поесть, — наставительно произнес владетель, и я испугалась, что сейчас меня еще и с ложечки кормить будут.
Нет, такого моя психика точно не выдержит!
— Я поем, — пообещала я и схватила ложку, выказывая готовность прямо сейчас приступить к поздней трапезе.
— Не буду мешать, — к моему непередаваемому облегчению сказал шэт-шан. — Если что-нибудь понадобится, воспользуйся этим. — Он указал на хрустальный колокольчик, примостившийся на краю столика.
Я рассеянно кивнула, и владетель наконец-то направился к выходу.
— Канро-шан, — собрав всю смелость, окликнула я. — Вы сказали, что исполните любое мое желание…
— И чего же ты хочешь? — обернулся он с живым любопытством.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я хочу домой, — выдохнула я.
— Ты уже дома, — укоризненно покачал головой шэт-шан. — Привыкай.
Когда за ним закрылась дверь, я выронила ложку, сползла с диванчика на мягкий ковер и спрятала лицо в ладонях.
Йонто… Пожалуйста, забери меня отсюда…
ГЛАВА 2
Йонто проснулся от резкого, пронзительного вскрика лесной птицы. Лежал он прямо на полу, не потрудившись расстелить одеяло. С чего бы? Вроде накануне не пил.
Или пил?
Голова болела, словно с похмелья, даже думать было больно, и общее самочувствие оставляло желать лучшего. Как и память.
Какого чентоля вчера произошло?
Старуха с картами, дрянное вино, разрывы пространства… Кажется, он хотел проверить, кто и зачем это делает. Проверил? Или передумал и отправился домой? Судя по всему, второе. И не просто отправился, но еще и запил свою трусость. Тем же отвратительным пойлом, не иначе.
Жалкий… Какой же он все-таки жалкий!
Жить сегодня не хотелось особенно сильно. Но кого и когда интересовали его желания? Пришлось вставать, морщась от онемения, разлившегося по телу. Да то пойло хуже любого яда. Память оно точно убило. Пока Йонто, чувствуя себя древней развалиной, добрел до умывальной, в тяжелой голове вертелись обрывки вчерашнего вечера, упрямо не складывающиеся в цельную картину.
Старуха, вино, разрывы.
Разрывы, старуха, вино…
И все? Что было после? Как он добрался до дома? Тропу в таком состоянии не откроешь, а если каким чудом и получится, то домой вряд ли попадешь.
Он провел ладонью по зеркалу. Из мутноватых глубин смотрел некто бледный и растрепанный. И собственный взгляд вдруг показался больным и безнадежным. Такого при обычном похмелье не бывает.
«Отдавая — обретешь. Обретая — будешь жить», — словно наяву услышал Йонто скрипучий голос гадалки и, вздрогнув, отвернулся от зеркала. Стоило бы привести себя в порядок, тогда, может, и голова посвежеет, и мысли странные отступят.
Они отступили. Ненадолго.
Выпив вместо завтрака кружку ледяной воды, он направился к двери, когда за спиной прозвучало едва слышно:
— Йонто…
Не голос даже — дыхание ветра.
Знакомое такое дыхание…
Он вскинулся, осмотрелся, но конечно же никого не увидел. Немудрено — кто и как мог здесь оказаться?
— Это все из-за вина, — убежденно сказал он, и звук собственного голоса показался чужим и ненужным.
За порогом его поджидал дорк. Зверек забавно шевелил ушами, тыкался носом в пустую миску возле крыльца и укоризненно поглядывал на опешившего человека, понятия не имеющего, когда и как успел обзавестись питомцем. Разве что та же гадалка вручила…
Дорк стал последней каплей.
Идти куда-либо резко расхотелось. Накатила слабость, голова еще больше потяжелела, и Йонто вернулся. И, расстилая на полу одеяло, заворачиваясь в него и пытаясь уснуть, не мог отделаться от мысли, что в доме слишком тихо и пусто. В этих привычных, но сегодня невероятно раздражающих тишине и пустоте отчаянно чего-то не хватало. Словно у него отобрали что-то важное. Что-то, о чем умудрился забыть разум, но помнило сердце.
Первая ночь во дворце прошла скверно.
Ужин я все-таки заставила себя проглотить, понимая, что силы еще понадобятся. Он оказался вполне съедобным, а может, даже вкусным, вот только вкуса я не почувствовала. Потом я зашла в купальню, чтобы смыть усталость и страхи длинного суматошного дня, и надолго застыла на пороге. Привычные мне умывальные и даже ванные не шли ни в какое сравнение со здешней роскошью. Большая округлая чаша, выдолбленная в полу, лесенка с перилами, ведущая в воду, несчетное множество баночек-скляночек, выстроившихся на невысоком, но широком бортике. Удобная кушетка, пушистые полотенца и халаты. Мягкий золотистый свет. И таинственно мерцающая вода, восхитительно горячая, манящая, обещающая наслаждение и успокоение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})